Анализируя начальные боевые действия нашей дивизии на Северо-Западном фронте, в полосе Молвотицы — Новая Русса, первый командир ее полковник Н.П. Анисимов оценил как крупный успех прорыв с фланга подразделений лыжников в глубину вражеской обороны и занятие деревни Глыбочицы.
Мне, одному из участников этого успешного, но, к сожалению, малоизвестного в историографии дивизии рейда лыжников в тыл врага, представляется полезным рассказать о нем подробнее, уточнив при этом некоторые его особенности, незамеченные или неполно освещенные в предыдущих сообщениях. Участие в этом рейде было для меня первым боевым заданием, и потому, наверное, в памяти отчетливо сохранились как основные контуры операции в целом, так и отдельные ее детали.
В дни передислокации нашей дивизии из Московской зоны обороны на Северо-Западный фронт я был работником политотдела. Меня перевели сюда немногим более месяца назад из шестой роты 664-го стрелкового полка (известной в дивизии как роты геологов), где я служил солдатом и парторгом со дня формирования дивизии.
19 февраля 1942 г. в присутствии командования дивизии меня познакомили с капитаном П.Г. Чмилем и старшим политруком А. Бродским и поставили перед нами троими в общих чертах боевую задачу: возглавить командование и партийно-политическую работу в сводном отряде из трех отдельных лыжных батальонов, которым предписывалось стремительным фланговым ударом прорваться в глубину обороны противника, захватить и удержать деревню Глыбочицы и по возможности другие ключевые пункты на важной коммуникации, по которой шло снабжение передовых немецких частей, обороняющих укрепленный глубокоэшелонированный рубеж, обеспечив таким образом сокрушение этого рубежа в ходе наступления нашей дивизии.
Прошло не более часа после получения боевого приказа, как каждый из нас, сдав своим преемникам прежние дела, побросав в вещевые мешки самое необходимое, в том числе продукты и табак на двух-трехдневную операцию (по расчету), погрузился в открытый грузовик и под обжигающим ветром при двадцатиградусном морозе помчался на запад в деревню Бор, где должны были приступить к исполнению своих обязанностей. Приехали туда поздно ночью. Все три лыжных батальона — 78-й, 155-й и 260-й, полностью укомплектованные командованием, личным составом и службами обеспечения, добротно одетые и вооруженные по соответствующему табелю, с трехдневным запасом питания (правда, в виде сухарей, крупы и сырого мяса), уже находились на месте, только что прибыв сюда своим ходом прямо со станции выгрузки Черный Дор. Утомленные длительным переходом и разместившись кое-как по избам, бойцы крепко спали, а командиры и политработники, дождавшись нашего прибытия, сразу приступили вместе с нами к разработке плана боевых действий.
По памяти суть этого плана состояла в следующем. Ранним утром следующего дня задолго до рассвета 155-й батальон атакует врага с фланга, под самое основание его оборонительного рубежа. Вызывая ответный огонь, его действия дают возможность двум другим батальонам затемно, скрытно от авиации противника, втянуться в лес и начать движение в сторону деревни Глыбочицы, примерно в 8-10 км от переднего края немецкой обороны. Перед каждым из этих двух батальонов были поставлены на первом этапе движения самостоятельные задачи. По данным разведки, немцы, кроме основной дороги, которую предстояло оседлать нашим лыжникам, пользовались для снабжения своих передовых частей широкой лесной тропой, пролегавшей где-то между деревнями Бор и Глыбочицы. Ее необходимо было своевременно и надежно перекрыть. Эта задача возлагалась на 78-й батальон. В это время 260-й батальон, продолжая движение по заданному направлению, должен был к полудню с помощью проводников из местных партизан отыскать среди безбрежного лесного массива деревню Глыбочицы, атаковать и взять ее во что бы то ни стало, перерезать упомянутую выше дорогу и удерживать завоеванную позицию до подхода основных сил. Учитывая особую важность успешной атаки 155-го батальона для последующего выполнения конечной задачи, с ним в этот первый бой нашей группы пошли капитан Чмиль и старший политрук Бродский (командир и комиссар группы).
Мне было поручено вести по лесным просекам два других батальона с выполнением каждым из них своей боевой задачи в указанные сроки. Сигналом к выходу в путь вверенных мне батальонов должно было послужить начало боевых действий 155-го батальона, который заблаговременно выдвинулся на исходные позиции, отстоявшие всего в нескольких километрах к востоку от деревни Бор.
В установленное время командиры 78-го и 260-го батальонов построили свои подразделения, и, как только справа донесся шум разгоравшегося боя, они мелкими группами устремились к лесу, ускоренным маршем преодолевая открытое поле между ним и деревней. Организовав походное охранение, батальоны несколько часов шли общей колонной, растянувшись на сотни метров. За это время мне удалось поговорить с некоторыми командирами и политработниками, ознакомиться с общей характеристикой личного состава, даже выбрать себе ординарца — совсем юного крепыша, небольшого роста, с большим кинжалом на боку. Ему было всего 18 лет, но выглядел он настолько солидно, что, едва познакомившись с ним, я стал называть его уважительно — Степан Степанович. В течение двух недель он ревностно выполнял свои обязанности, обнаруживая подчас острую сообразительность и незаурядную смелость. Ко мне же он всегда обращался подчеркнуто официально: — «Товарищ младший политрук». (Это первое офицерское звание мне было присвоено перед самой передислокацией дивизии на Северо-Западный фронт.)
Более пристально я приглядывался к бойцам и командирам 260-го батальона, с которым предстояло решать главную задачу и словно предчувствуя, что вскоре буду назначен к ним военкомом. Этот батальон был сформирован из молодых парней в возрасте 19-20 лет, умеющих ходить на лыжах и прошедших некоторую военную подготовку. В основном это были молодые рабочие, комсомольцы, смелые и решительные патриоты, и за все время боев в батальоне случилось только два чрезвычайных происшествия, совершенных по явному недоразумению и исправленных впоследствии геройскими поступками. Об одном из них я несколько ниже расскажу.
Среди командного состава батальона выделялся своей неукротимой энергией, смелостью, находчивостью и обаятельной внешностью помощник начальника штаба Николай (фамилию его я запамятовал). Во всех боевых операциях, в которых участвовал батальон, его всегда можно было видеть впереди атакующих.
Через пару часов похода по рыхлому пушистому снегу при крепком морозе люди начали чувствовать усталость. Сказывались утомление предыдущих дней перехода от станции Черный Дор до пункта сбора, практически бессонная ночь перед выходом в рейд, беспорядочность питания в пути. Объявили привал до рассвета с разрешением немного поспать. По указанию командиров бойцы, плотно прижавшись друг к другу, укладывались прямо в мягкий снег. Через полчаса их будили, чтобы перевернуться на другой бок. Эта система была отработана уже при движении со станции разгрузки. Я придумал для себя другую постель: отрывал в снегу горизонтальную нору, укладывался в нее и мгновенно засыпал. Но вскоре пронизывающий холод заставлял вскакивать, становиться на лыжи и делать пробежку несколько минут; слегка разогревшись, я вновь залезал в свою щель.
Наступил рассвет, и батальоны тем же порядком двинулись в путь. Дозорные доносили, что в удалении от просек, по которым мы шли, они находили припорошенные, а иногда и занесенные снегом склады с имуществом местных крестьян: зерно, домашнюю утварь, одежду, белье и даже мебель. Все это было свезено сюда крестьянами еще летом в надежде к осени возвратить имущество домой, но война затянулась и жители, оставив в лесах спрятанное добро, перебивались кое-как в своих полупустых избах в страхе перед новым нашествием врага.
Но вот передовой дозор обнаружил ожидаемую тропу. Она была покрыта толстым слоем снега и выглядела безжизненной. Тем не менее сопровождавшие нас партизаны подтвердили, что это именно та самая тропа, которую немцы в свое время усиленно использовали.
Как и было обусловлено, на тропе остался 78-й батальон, командиру которого было приказано держать постоянную связь со штабом в деревне Бор и со мной, уходившим далее с 260-м батальоном. 78-й батальон должен был находиться в полной боевой готовности и при необходимости немедленно прийти на помощь 260-му батальону. (Кстати сказать, такая помощь потребовалась уже на другой день.)
По мере дальнейшего движения у меня росла тревога в связи с тем, что неумолимо приближалось время отправки донесения о взятии Глыбочицы, а нам не удалось обнаружить даже признаков близости какого-либо селения. Зная о манере немцев окружать окрестности обороняемых ими объектов различного рода заграждениями и минными полями, нам все еще не приходилось с ними встретиться. Опасаясь скрытых под снегом минных полей на просеках, мы приняли решение всем двигаться по одной лыжне, что, конечно, уменьшало скорость продвижения вперед, но зато уменьшало и опасность больших и преждевременных потерь.
Никаких ориентиров на земле или на небе для коррекции принятого нами направления движения не было: кругом стоял непроглядный лес, небо ночью и днем было затянуто низкими облаками, и надежда на наших проводников не оправдалась, они сами растерялись в этой, как мы догадались, малознакомой им местности. Складывалось впечатление, что мы сбились с курса и движемся не в нужном направлении.
Посоветовавшись с командирами, я принял решение повернуть батальон назад к оседланной нашими лыжниками тропе и оттуда, заново сориентировавшись, начать более уверенное движение к цели. Время перевалило за полдень, прошел срок отправки донесения, но, словно предчувствуя наши затруднения, капитан Чмиль досрочно выслал в нашу сторону своего скорохода-гонца с лаконичной запиской в мой адрес.
В ней как удар бича хлестнул по мне короткий вопрос: почему нет донесения о взятии Глыбочицы?
Трудно передать, что я почувствовал в этот момент: и стыд, что я, геолог, потерялся в лесу, и обида за излишнюю доверчивость к проводникам, и страх перед неотвратимым наказанием за невыполнение боевого задания. Но одновременно возникла и укреплялась уверенность, что мы находимся где-то недалеко от нашей цели, иначе гонец не нашел бы нас. Стало быть, эту цель необходимо во что бы то ни стало и немедленно отыскать. Батальон был остановлен и повернут в прежнее направление. На самые высокие деревья были посланы наиболее ловкие ребята-верхолазы, небольшие группы скороходов-лыжников направлены в разведку впереди лежащей местности. А пока, учитывая, что бойцы почти сутки ничего не ели, я разрешил разжечь в кустах костры и приготовить горячую пищу. Но пообедать нам на этот раз не удалось. Разведчики буквально в двух-трех километрах по азимуту нашего движения были обстреляны вражескими снайперами-«кукушками» — донесли об этом в лагерь. Пришлось срочно заливать костры недоваренной пищей, занять круговую оборону и одну роту двинуть в направлении обнаруженных «кукушек» с предположением, что они засели где-то вблизи дороги, ведущей в Глыбочицы. Это предположение оправдалось. Вскоре, сняв с деревьев замаскированных «кукушек», наша рота вырвалась из леса на широкую, перпендикулярную нашему движению, просеку, по которой шла дорога в деревню, и с ходу атаковала ее.
Поддержанные фланговым огнем станковых пулеметов и батальонных минометов ударные группы лыжников стремительным броском достигли окраины деревни, смяли передовое охранение и ворвались на ее единственную улицу. Бой в деревне продолжался несколько минут. Немцев в деревне было немного, они не успели занять оборону в траншеях ледяного вала, окружавшего деревню, и в панике разбежались в окрестном лесу. Как потом выяснилось, занимавший деревню Глыбочицы немецкий гарнизон был ночью отправлен на участок, атакованный нашим 155-м лыжным батальоном. Оправдывалась, таким образом, тактическая инициатива нашего командования, обеспечившая в конечном итоге успех всей операции — взятие Глыбочицы с минимальными потерями. У нас было двое убитых и пятеро раненых, причем одним из убитых оказался молодой лейтенант, командир взвода, неосторожно оставивший поверх маскхалата бинокль, который и привлек внимание немецкого снайпера.
Очищенная от врага деревня выглядела пустынной. Не встречалось ни одного жителя, хотя все дома были целыми и с расчищенными от снега подходами к ним. Наступившая вдруг тишина настораживала. Однако тревожное ожидание неизбежной контратаки немцев продолжалось недолго. Еще засветло над деревней появился вражеский самолет-разведчик. Он нахально кружил над нами так низко, что мы могли видеть лицо летчика, высунувшегося из открытой кабины. Тогда мы еще не умели организованно поражать ружейным огнем воздушные цели, а зенитных средств у нас не было, и потому одиночные винтовочные и автоматные выстрелы не причинили вреда немецкому самолету. Сбросив две небольшие фугасные бомбы, он скрылся к северу, к занятой немцами деревне Великуша. До нее было не более 2-3 км. На таком же примерно расстоянии виднелись лежащие к югу, также занятые немцами две небольшие деревушки тина хуторов — Старое и Новое Гучево. Таким образом, мы находились внутри раздвинутых клещей и могли ожидать нападения с двух сторон и, конечно, прежде всего при поддержке авиации и артиллерии. Стремясь избежать больших потерь от их огня, мы вывели основные силы батальона в лес, оставив в траншеях за ледяным валом примерно два взвода бойцов для отражения возможной атаки вражеской пехоты, что, вообще говоря, мы считали маловероятным, особенно в ночное время — немцы не любили воевать ночью.
Прочесывая деревню, наши бойцы обнаружили в одной избе перепачканного печной копотью немецкого солдата. Его привели ко мне, и на первом импровизированном допросе он рассказал, что он радист, призван в армию в первые месяцы войны, ненавидит Гитлера и давно собирался перейти к нам. Сегодня, услышав стрельбу на улице, он спрятался в ее топленную с утра русскую печку и, как только увидел наших бойцов, вылез из нее и поднял руки вверх.
Мне подумалось, что при детальном допросе пленный радист может дать полезные сведения нашему командованию, планировавшему завтра-послезавтра начать наступление основных сил дивизии, и, опасаясь, что бойцы чего доброго не доведут его в штаб, решил сам доставить его туда. Наступила ночь, кругом стояла напряженная тишина, и, взяв двух бойцов, мы форсированным маршем двинулись по глухому лесу по старой лыжне в сторону деревни Бор. Добрались туда в полночь, сдали пленного, которого немедленно на грузовой машине отправили в штаб дивизии, и прилегли немного отдохнуть. С рассветом пошли обратно, и по мере продвижения вперед до нас все отчетливее доносился нарастающий гул боя в районе Глыбочицы. Встретившись по пути с командованием 78-го батальона и узнав, что на их участке никаких передвижений немцев не замечено, я приказал снять батальон с засады и к вечеру привести его в расположение 260-го батальона.
В деревню Глыбочицы мы с моими сопровождающими прибыли в середине дня, но от прежней Глыбочицы почти ничего не осталось. Она лежала в дымящихся развалинах от массированного артиллерийского огня с юга и севера и бомбовых ударов вражеской авиации. В одной из уцелевших изб находился капитан Чмиль. Выслушав мой рапорт и поблагодарив за успешное выполнение боевой задачи, он приступил к изложению своего плана удержания Глыбочицы любой ценой. А цена уже была заплачена немалая. Погибли наши первые раненые, которых мы отправили в тыл на захваченных у немцев лошадях, запряженных в сани. Продвигаясь по нашей же лыжне, подкованные лошади подорвались на минном поле. В течение суток приходилось периодически заменять бойцов, погибших или раненных в ледяных траншеях от артогня. Наземных атак немцев, как и предполагалось, в течение суток не было.
Капитан Чмиль не успел изложить содержание своего плана, как начался новый артобстрел, и капитан был тяжело ранен — ему оторвало правую ногу. Наскоро перевязав рану, мы перенесли его в свежую воронку, где он и отдал свое последнее распоряжение, приказав мне принять на себя временно командование всей группой. При этом он вручил мне свой автомат и бинокль (который я храню до сих пор) и наказал проводить частые наступательные операции против немцев в близлежащих деревнях с целью ослабить их массированный артобстрел Глыбочицы.
Попрощавшись с раненым боевым командиром, мы отправили его на спешно сооруженной просторной волокуше в тыл в сопровождении отделения отборных лыжников с санинструктором и сразу же приступили к выполнению поставленной нам задачи.
Силами небольшого отряда лыжников, оснащенного пулеметами и минометами, мы провели наступательную операцию на деревню Великуша, приглушив несколько огневую активность ее гарнизона. Небольшое беспокойство доставлял нам немецкий гарнизон в деревнях Старое и Новое Гучево.
В ночь на 23 февраля мы подтянули к опушке леса перед деревней Новое Гучево свежие роты 78-го батальона и с рассвета начали наступление. Противник встретил нас мощным пулеметно-минометным огнем. Мы уже готовились отойти в лес, но в это время услышали мощное «Ура!» и увидели как с юга рванулись к деревне неизвестные нам бойцы в маскхалатах, но без лыж. Это оказались подразделения 528-го полка нашей дивизии, развивавшие свое наступление и вышедшие одновременно с нами к названным деревням. Комбат-78 вновь поднял своих лыжников в атаку. Немцы не выдержали двухстороннего натиска, начали отходить к востоку в ближайший лес, побросав тяжелое оружие, имущество, своих раненых и убитых.
Очистив деревни Старое и Новое Гучево, батальоны 528-го полка вошли и деревню Глыбочицы, сменив стоявших здесь насмерть лыжников, и приступили к подготовке наступления на следующий опорный пункт немцев — деревню Великуша.