Полчаса назад пятеро разведчиков проскользнули через передний край вражеской обороны и углубились в лес. Проваливаясь по пояс в рыхлый снег, они пробирались сквозь мелкий ельник, пока не вышли на опушку, за которой простиралась широкая безлесная полоса. Невдалеке темнели избы небольшой деревушки. Где-то в этой деревне находились позиции вражеских минометных батарей, и разведчикам предстояло их обнаружить. Однако вести наблюдение с опушки было нельзя, видеть деревню мешал высокий снежно-ледяной вал, протянувшийся в нескольких сотнях метров от крайних изб. Такие снежные укрепления немцы в ту зиму возводили вокруг многих захваченных ими деревень, опасаясь нападения партизан.
Баев решил перебраться через вал, подойти поближе к домам и там, зарывшись в снег, наблюдать. Он взглянул на часы: четверть пятого. Через сорок минут второй батальон начнет разведку боем. Немцы отсюда, из села, откроют заградительный огонь, и именно в это время надо обнаружить и засечь на местности расположение вражеских минометов, которые столько раз срывали атаки полка.
— За мной! — тихо скомандовал Баев. Его крупная фигура мелькнула на гребне вала, бесшумно соскользнула вниз и исчезла в темноте. За политруком последовали остальные разведчики. Белые халаты сливались со снежным покровом, и только по чуть слышному шороху Баев определил, что все четверо ползут следом.
И тут вдруг немцы выбросили в воздух сразу несколько осветительных ракет. Разведчики прижались к снегу, но было уже поздно. Их заметили, и тотчас же с разных сторон застучали пулеметы и автоматы. Огненные цепочки трассирующих пуль во всех направлениях пронизывали темноту.
Первой мыслью было — отползти за вал. Баев оглянулся назад и увидел, что это невозможно: трассирующие пули осыпали гребень вала почти на всем его протяжении. Немцы отрезали путь отхода, намереваясь взять разведчиков в плен.
— Рус, сдавайся! Рус, капут! — послышались крики.
— Будем драться, — сказал Баев. — Сушков, любым способом выбирайся отсюда и доложи подполковнику о случившемся. — Бросив короткое «есть», Сушков отполз в сторону. Оставшиеся четверо начали отстреливаться из автоматов. Видя, что живыми русских не взять, немцы усилили огонь. Позади Баёва кто-то натужно охнул. Он оглянулся. Сушков ничком лежал у кромки вала.
— Егоров, — позвал Баев, — Сушков ранен. Иди ты. Егоров был убит почти тут же. Потом немецкие пули настигли двух других разведчиков. Баев остался один. Проворно переползая, он продолжал короткими очередями бить по вспышкам вражеских пулеметов, и немцам никак не удавалось к нему пристреляться.
— Ну, а эти для себя, — подумал он. И тогда-то вдруг наступила эта неожиданная тишина. Немцы, видимо, решили, что с разведчиком все покончено, и прекратили огонь. Глубоко зарывшись в снег, Баев лежал, прислушиваясь к ударам своего сердца, и думал о том, как бы ему затемно выскочить из этой ловушки. Надо было подождать, пока немцы совсем успокоятся, и потом отползти назад.
«А задание? — спохватился Баев. — «Уйти, значит, не выполнить приказ. Тогда завтрашняя атака полка опять захлебнется в огне вражеских минометов». Баев подтянул к лицу левую руку и взглянул на часы: без пяти минут пять. Скоро второй батальон начнет разведку боем. И, не колеблясь более ни секунды, разведчик решил остаться.
Вскоре из-за леса послышалась частая перестрелка.
Засуетились немцы в деревне. Баев услышал отрывистую команду, в предрассветной мгле замелькали фигуры гитлеровцев.
— Т-р-р-рах! Т-р-р-рах! — наконец заговорили немецкие минометы, и мины с шелестом прошли над головой Баёва. — Здесь! Здесь! — возбужденно шептал разведчик и запоминал по местности, откуда вели огонь минометы. Три, пять, десять… Вдруг за деревней блеснула вспышка орудийного выстрела, вторая, третья. Батарея! Ей ответили пушки с восточной и западной окраин деревни. Еще две батареи. Резкие удары залпов следовали один за другим. А Баев смотрел, отмечал, уточнял и ждал — не появятся ли где-нибудь новые, еще не замеченные им огневые точки.
Баев еще раз проверил свои наблюдения. Надо было отползать назад, пока внимание немцев отвлечено боем и пока низко нависшие свинцово-серые облака еще неохотно пропускают слабый свет наступающего утра. Плотно застегнувшись на все крючки и затянув у горла шнурок маскировочного халата, Баев приподнялся на локтях и вдруг опять стремительно опустился в снег. Слева от него, шагах в пятнадцати, стояли наклонившись два фашиста и раздевали убитого разведчика. Они сняли шинель, стянули валенки, теплые брюки, куртку, внимательно разглядывая каждую вещь.
В воздухе закружились мягкие, пушистые снежинки. С каждой минутой их становилось все больше и больше. Потом поднялся ветер и завертел снежные хлопья в вихре метельной пляски.
«Может быть, это спасение пришло, — подумал Баев… — Только бы не заснуть под снегом». Ветер гнал снег по открытому полю, навевал причудливой формы холмики, засыпая следы, и Баёва постепенно заносило. На него уже намело толстый слой снега, когда совсем рядом послышалось громкое восклицание по-немецки: «Стой, Фридрих, еще один!»
Указательный палец разведчика лег на спусковой крючок пистолета, прижатого к груди.
— Идем, — услышал он голос второго фашиста, — с нас достаточно. Немцы заспорили. Первый предлагал раздеть Баёва, а второй, видимо, основательно продрогший, торопился в землянку.
— Снимем хоть валенки, — не унимался первый и, нагнувшись, схватил Баёва за ногу.
…К вечеру командир полка Пшеничный в третий раз вызвал к себе начальника полковой разведки: — Ну, что о Баёве слышно? — спросил он.
— Ничего, товарищ подполковник. Как в воду канули все пятеро.
— Эх, славные хлопцы, — в печальном раздумье произнес Пшеничный и, словно досадуя на себя за это откровенное выражение чувств, сухо добавил: — Подготовьте вторую группу разведчиков. Задача прежняя.
Грустно было в тот вечер в шалашах разведчиков. Молчала дважды разбитая осколками гармонь — неизменный спутник никогда не унывающих ребят, не было слышно веселой солдатской шутки. Весть о том, что Баев и его товарищи не вернулись из разведки, быстро облетела все подразделения. В шалаш разведчиков то и дело заглядывали бойцы из 6-й роты:
— Не пришли?
Было уже совсем темно, когда в шалаш, откинув висевшую у входа плащ-палатку, протиснулся незнакомый человек и громко спросил:
— Здесь разведчики живут?
— Здесь, — нестройно ответило несколько голосов.
— Я из дивизионной газеты. Мне поручили написать очерк о вашем политруке Баеве.
Бойцы молча переглянулись. — А не рано ли вы собрались его похоронить? — спросил вдруг кто-то.
— Зачем хоронить? — удивился корреспондент. — Я с ним хочу поговорить. — Наступило неловкое молчание.
— Видите ли, — сказал один из разведчиков, — Баев сейчас на задании и вернется не скоро. Если уж вам очень нужно, мы про него можем рассказать.
Сотрудник газеты, придвинувшись поближе к коптилке, примостил на колено блокнот.
Младший политрук Леонид Иванович Баев родился в 1919 году в семье сибирского золотоискателя, — начал тот же разведчик.
— Нет, так не пишите, смахивает на некролог…
Разведчик замялся. — В общем Баев — прирожденный, можно сказать, потомственный разведчик, — пояснил он. — Отец его всю жизнь искал золото, ну и сам он решил стать геологом…
Говоря о своем друге, разведчик все более воодушевлялся, рассказ его становился горячее и красочнее.
— Так и напишите, — закончил разведчик, — что он, мол, был смелым бойцом, хорошим товарищем и что мы его очень любили.
— Почему вы все говорите был да был, — удивился корреспондент. -Разве его больше нет?
— Нет… Так… обмолвился, — спохватился разведчик и быстро встал.- Вы зайдите к полковнику, он вам еще расскажет о Баёве, а мне пора на работу. — Четверо из сидевших в шалаше тоже поднялись. Все вместе они вышли.
— Куда они? — спросил журналист.
— Баёва искать, — ответили ему.
…Поздно ночью часовой на переднем крае увидел медленно приближающуюся фигуру человека. Человек то полз, то поднимался во весь рост. Поминутно он останавливался, казалось, отдыхая. Потом снова двигался ползком, разгребая руками рыхлый снег. Дозорный приготовил автомат и, напрягая зрение, следил за каждым его движением. Неизвестный приближался медленно. Когда он подполз настолько близко, что легкий ветер донес к часовому хриплое дыхание и приглушенные стоны, боец окликнул:
— Стой, кто идет?
Неизвестный встрепенулся и, собрав остаток сил, подполз на коленях. — Свой, братцы, свой! Баев! — послышался в ответ слабый, прерывающийся голос.
Пока Баев отдыхал в окопе пехотинцев, он рассказал, что с ним произошло… Немец хотел снять с него валенки, но они ему не понравились — подшитые, и мародеры ушли. Долго лежал разведчик под снегом, согреваясь легкими движениями. Чтобы не уснуть, он искусал себе руки до крови. А когда стемнело, пополз обратно. Он полз почти восемь часов.
Рано утром на вражеские батареи, позиции которых обнаружил Баев, был обрушен огонь всей артиллерии дивизии. Снаряды разметали немецкие дзоты, искромсали боевую технику врага. А к полудню два батальона, перешедшие в наступление, легко смяли гитлеровскую пехоту и на плечах противника ворвались в деревню Васильевщина. Узел обороны врага был взят почти без потерь с нашей стороны.
Подвиг политрука разведчиков Леонида Баева был отмечен высокой правительственной наградой — орденом Красного Знамени.
…В этот день Баев очень сильно простудился, и мы встретились с ним в медсанроте полка, где я отлеживался после контузии 15 марта под Печище-Ожеедами. К вечеру 21 марта нам стало известно, что автоматчики полка готовятся к боевой операции. И тогда Л. Баев, ставший командиром подразделения автоматчиков, еще не долечившийся от простуды, надрывно кашлявший, ушел под вечер, втайне от врачей, в свой взвод. Из боя он не вернулся. Как рассказывали очевидцы, он бросился на выручку сандружинницы, пытаясь вынести ее из-под огня с пристрелянного врагом участка, и здесь, как истинный рыцарь, сложил свою голову.