Я хочу рассказать о первом периоде формирования дивизии, именно, периоде формирования рабочих батальонов. Я вступил в рабочий батальон Свердловского района 15 октября. Помню, вместе с заместителем секретаря своей парторганизации явился я в райком, то ли к секретарю, то ли к заворгу райкома Богуславскому. После краткого опроса был зачислен бойцом батальона. Организационное собрание было в театре Ленинского комсомола. Там было объявлено, что командиром батальона будет Пшеничный, и предложено было вместе с вещами явиться 16 октября 1941 г. 16 октября в театре Ленинского комсомола происходило организационное оформление батальона. Происходило оно в основном примитивно. Построили в две шеренги. Я пришел несколько позже, когда одна рота была уже сформирована и формировалась вторая, причем, все подходившие пристраивались на левый фланг.
Всего было набрано две роты. Командиром нашей роте был тогда старший лейтенант Казиев. Политрука не было.
Вслед за тем, мы отправились получать оружие в райком, и тогда выяснилось, что в райкоме есть большое количество станковых пулеметов латвийских, типа «максим», но с некоторыми особенностями. Прежде всего, они были на треногах. Нам объявили, что мы являемся пулеметной ротой. Таким образом, батальон состоял из одной стрелковой и одной пулеметной роты. Тогда-же сформировалось три взвода. Командиром 1-го взвода был Семенов, 2-го, в котором был я, Левин и 3-го Вересов, вое добровольцы.
Кроме этих двух рот в батальоне был санитарный взвод из весьма большого количества девушек. Также был отряд истребителей, причем, большинство из этих истребителей танков были также девушки, преимущественно физкультурницы и т.д. Там молодежь была, у нас же был средний возраст и даже пожилой. На 3-ю роту, видимо не хватило людей, во взводе было человек 25-30. Стрелковая рота была больше нашей раза в полтора, потом девушки, человек 250-300 было.
В группе истребителей танков я хотел бы назвать тов. Виленскую, которая показала себя весьма хорошо в боях уже на Северо-западном фронте, была награждена. Погибла она зимой 1943 года.
Состав людей был, как я говорил, преимущественно пожилой, подавляющее большинство членов партии, руководящие, хозяйственные, советские, партийные и иные работники. Состав нашего взвода был типичен. О нем я могу рассказать более подробно. Из 30 бойцов нашего взвода только один человек был беспартийным, человека 3-4 были кандидаты партии, а остальные были членами партии, причем с солидным партстажем. Преобладали участники гражданской войны периода 1917-1920 гг. и вторая солидная группа — 1924-1927 год партийный стаж. Характер работы: начальники отделов главков, заместители начальников отделов наркоматов. Помню тов. Жаркова, помощника прокурора Союза, Можарскую, ответственного секретаря журнала «Водный транспорт», Садовского, инженера Метростроя. Командиром соседнего взвода был Вересов, тоже с крупной хозяйственной работы /работник Наркомлеса/.
Получив пулеметы, мы первым делом стали приводить их в порядок. Во взводе было 7 пулеметов. Они требовали проверки, потому что ни у кого не было уверенности, не откажут ли они. Так оно и оказалось. Когда через несколько дней мы вышли на боевой рубеж и стали их проверять, оказалось, что половина их не работает. Но тогда выяснилось и другое обстоятельство, что большинство не умеет обращаться с пулеметом. Во взводе было немало участников гражданской войны, но не все из них умели обращаться с пулеметом, а те, кто умел, забыли.
Первый день ушел на приведение пулеметов в порядок, разборку, сборку, очищение от масла и, главным образом, ушел на то, чтобы приготовить достаточное количество лент. Дело в том, что патроны мы получали в пачках и ленты были без патрон. Надо было набить. Ни каких приспособлений не было и все рота засела для того, чтобы ручным способом набивать патроны. Набивали по непривычке очень неумело, патроны располагали так, что перекос был обеспечен.
До позднего вечера 16-го мы набивали ленты. Утром продолжали эту работу. В середине дня 17 октября командира взвода вызвали на какое-то совещание. Причем, по всему виду было, что совещание было связано с усложнением оперативной обстановки. Командир взвода вернулся весьма взбудораженным. Командиром нашего взвода был Левин, впоследствии погибший в первых боях дивизии на северо-западном фронте. Он заявил, что сегодня ночью мы встретимся с врагом, и поэтому нужно было весьма форсированно людей обучить пулемету. Причем, сам командир взвода пулемета не знал. Он был военным инженером З-го ранга, по образованию инженер-мостовик, оказался командиром просто потому, что других командиров не было, и вот, разыгралась такая сценка. Предупредив весь взвод, что он пулемета не знает, он, читая наставление, стал учить, как заряжать и разряжать пулемет.
Начался коллективный разбор, как заряжать и разряжать. Нашлось несколько человек, которые знали пулемет: я был пулеметчиком, Садовский, еще несколько товарищей. И вот, мы коллективно стали вспоминать, как заряжать пулемет. Итак, через некоторое время, после всяких опытов вспомнили. Тогда Садовский взял на себя функцию разъясняющего и, таким образом, наспех было проведено ознакомление с принципами стрельбы из пулемета. Тогда же были сформированы пулеметные расчеты. Они были сформированы раньше, но тут было проведено переформирование исходя из того, кто мог на сегодня уже стрелять.
Тогда же была проведена еще одна организационная перестройка. Поскольку выяснилось, что пулеметные расчеты невелики, на 7 пулеметов приходилось по 4 человека, их недостаточно, тогда придали каждому пулеметному расчету несколько девушек из отряда истребителей танков и предназначили для роли подносчиков патронов.
Весь вечер мы ожидали выступления на передовые позиции. Этого выступления не последовало. К концу дня, или даже 18-го утром появился инструктор пулеметного дела, человек, которой действительно знал досконально пулемет. Он стал уже разбирать материальную часть, но разобрать ему не удалось, потому что в 2,5 часа дня 18-го мы выступили.
У нас настроение было такое, что немцы очень близко от Москвы и что в самое ближайшее время придется с ними столкнуться – так нас ориентировали командиры взводов и командир батальона, заходивший к нам. Представление было такое, что немцы где-то весьма близко, причем, представление не только у рядовых бойцов, но и у командования.
Я остановлюсь еще на вопросах быта. Располагались мы в зрительном зале театра. Стулья были сдвинуты в сторону. На сцене происходила набивка патронов, а на полу мы спали. Присаживались на стулья и там отдыхали, изучали пулемет. Сложна была организация питания. В первый день мы получили по куску копченой колбасы на день, по 3-5 бисквитных печенья и по 2-3 конфеты. Как будто такое же питание было и второй день. Первый день, пока у нас не установились правила внутреннего распорядка, товарищи отправлялись с карточками в хлебный магазин и приносили хлеб. Правда, карточки не у всех были и не всех отпускали. Потом помню, мы получили большое количество подарков, что послужило поводом для неисчислимых острот, что мы еще никуда не выступили, а подарки уже получили. Как выяснилось, в ЦК МОПР было большое количество подарков, а отправить их на фронт не успели. Кто-то из мопровских работников был в нашем батальоне и подал мысль дать эти подарки нам. Пришлось это весьма кстати.
Стрелковое вооружение батальон получил полностью. Стрелки были вооружены винтовками 7,62, а пулеметная рота имела латвийские пулеметы калибра 7,92. Так как некоторые наши девушки не разбирались в калибре, то они стали набивать пулеметы патронами винтовочными, калибра 7,62. Это во время было замечено, но вообще могло бы катастрофой кончиться.
На второй день у нас стал формироваться политический аппарат. Были политруки взводов, появился политрук роты Филиппов. Первая политинформация политрука взвода была какая-то жуткая, потому что ни на один из интересующих вопросов он не ответил и, вообще говоря, нес околесицу. Но надо отдать справедливость политруку роты Филиппову, что он оказался дельным работником. Кстати сказать, он потом участвовал в боях на северо-западном фронте, был командиром роты и был ранен уже в марте-апреле 1942 года.
Я полню, как воспринято было и положительно подействовало выступление Пронина по радио, которое дало понять, что Моссовет является хозяином Москвы.
Выступили мы 18-го. Интересно само выступление. Оно было связано, прежде всего, с трудностями транспортного порядка, потому что не было машин. В конце концов, машины были найдены, в них были погружены пулеметы и патроны. Было предложено всем бойцам батальона часть вещей погрузить на машины, и тут выяснилось, что люди пришли е весьма большим запасом вещей. Во всяком случае, обычным армейским правилам это явно противоречило. Все девушки пришли с чемоданами, с вещевыми мешками, набитыми вещами на всякий случай. У многих были галоши и прочие вещи, которые в армейском обиходе не принято иметь. Почти все пришли с одеялами, во всяком случае, вещевые мешки оказались весьма большими. Понемногу приходилось разгружать. Часть вещей была доставлена на машинах. Машин для перевозки вещей не было и с этими вещами потом было много недоразумений. Но даже после разгрузки наша колонна представляла собой вид сугубо не военный. Она растянулась, создавала специфический гражданский характер своими вещевыми мешками.
Нашим первым этапом были Лихоборы. Пришли мы туда 18-го к вечеру, причем, попали под воздушную тревогу. Командир батальона предложил сразу-же с вечера приступить к окопным работам. Правда, практически мы к ним приступили, но окопная работа началась на другой день рано утром.
Весь батальон расположился в лихоборской школе. Штаб батальона расположился в домике, где раньше помещалось НКВД. Я помню, как мы удивились, когда увидели, что Лихоборы ничем не напоминают непосредственной близости фронта.
С утра 19-го началось прежде всего рытье оборонительных рубежей. Причем, здесь ясности не было. Командир роты Казиев мне говорил, что выступая из Москвы он не знал куда мы идем, какова оперативная обстановка. Пшеничный мне впоследствии говорил, что они также не были ориентированы в обстановке. Во всяком случае, где немцы, он толком не знал и считал, что они близко.
Оборонительные рубежи мы строили большие и надо сказать не совсем удачно. Нас заставили рыть окопы чуть ли не в 20 метрах от железнодорожной насыпи — занятие было явно бесцельное. Неизвестно, кого мы прикрывали. Потом, правда, было оставлено рытье окопов.
Через день мы проверили наши пулеметы. Тогда же выяснилось, что половина из них не годится. Затем начался период реорганизации. Было объявлено, что наш батальон сливается с батальоном Сокольнического района и образуется один стрелковый батальон. Потом мы узнали, что к нам вливается еще батальон Краснопресненского района. Несколько позже было сформировано и руководство батальоном. Командиром батальона был назначен майор Ганенков. Пшеничный остался у него заместителем. Начальником штаба остался тов. Калинин Д.И., пришедший добровольцем в первые дни формирования батальона, работник ЦСУ Госплана, впоследствии погибший на северо-западном фронте. Комиссаром батальона был Стуков.
К этому времени мы выдвинулись уже дальше и заняли район Лианозово-Соцгород. В это время была проведена новая реорганизация. Были созданы пулеметные взводы в стрелковых ротах. Я в частности, попал в состав пулеметного взвода 8-й роты. Командовал этим взводом Левин, а Казиев остался командиром пулеметной роты батальона. 9-я рота была преимущественно ротой краснопресненской, в подавляющем большинстве она состояла из студентов МГУ, геологического института. С 7-й ротой мне меньше приходилось сталкиваться.
Тогда же сформировался и политаппарат. Политруком пулеметной роты был Филиппов, политруком 8-й роты был Петров, остальных не помню.
В этот же период, примерно, 25-27 октября сформировалась партийная организация батальона. Я вспоминаю первое партийное собрание батальона, происходившее недалеко от Соцгорода-Лианозово в лесу. На этом партийном собрании был поставлен доклад Стукова о задачах партийной организации батальона. Стуков особенно подчеркнул роль партийной организации в деле укрепления дисциплины. Вообще говоря, в состоянии дисциплины было не вое благополучно. Стуков, например, рассказывал про такой эпизод, что караул, который должен был охранять боеприпасы, перепился.
На этом собрании было избрано партбюро батальона. Секретарем партбюро был избран Петров, бывший политрук 8-й роты. Должность секретаря партбюро батальона была штатная. В состав партбюро вошел я, заместителем секретаря партбюро батальона, Кудрявцев, который вскоре из дивизии выбыл, Энге. Но я не помню ни одного заседания партийного бюро, кроме первого организационного.
Вслед за этим были избраны парторги рот. Сформировалась партийная организация в нашей роте. Я помню два или даже три партийных собрания в нашей роте.
Следует попутно отметить большой разрыв между уровнем политической подготовки, партийного опыта основной массы коммунистов роты и квалификации политрука роты. Петров уступал по своему партийному опыту подавляющему большинству коммунистов роты, но товарищ, сменивший Петрова, Лотанев выделялся своей неграмотностью. Расскажу такой анекдот. В один прекрасный день было приказано: «Становись!» Так как обстановка была все время нервная, то приказ «Становись!» мы воспринимали, как сигнал к тревоге. Все вышли с винтовками, даже с вещевыми мешками.
Потом получили разъяснение: вещевые мешки оставить, потом, оставить винтовки. Наконец, когда все построились, вышел политрук и дал команду: «Беспартийные и комсомольцы, два шага вперед!» Беспартийные и комсомольцы вышли, кстати, таких было мало. Оставшимся приказали сомкнуть ряды, затем строем повели на партийное собрание.
Повестка дня партийного собрания — авангардная роль коммуниста. Причем, во главу угла ставились вопросы дисциплины. Связано это было в значительной мере с тем, что вопросы дисциплины, действительно, стояли остро. Слабость дисциплины определялась общей неорганизованностью и тем, что часть еще не устоялась. Например, обедали мы в столовой, причем, первое время за обед платили; хлеб покупали по карточкам, а одно время даже и без карточек. Так как бойцам разрешалось ходить в магазины за хлебом и другими вещами, многие ходили и не спрашивая разрешения.
Наконец, вопрос обмундирования не сразу был решен. Бушлаты, правда, нам выдали еще числа 22-23 и меховые шапки, но обувь мы получали значительно позже, уже к концу октября — началу ноября. Тогда же мы получили гимнастерки. Отсутствие единого обмундирования мало способствовало укреплению дисциплины.
Стуков, вообще говоря, пользовался большим авторитетом и уважением среди комсостава, оказался опытным, хорошим политработником, умевшим укреплять дисциплину и организовывать политический аппарат. До армии он был заместителем начальника или председателя Всесоюзного радиокомитета.
Формирование политического аппарата было продолжено до взводов. Во взводах были парторги. Политическая работа выражалась главным образом в коротких информациях. Состав батальона был таков, что не было необходимости проводить читку газет. Газет мы получали немного, на взвод приходилась 1-2 газеты, так что обстоятельства заставляли иногда читать вслух. Время от времени делали политинформации. Я лично проводил несколько политинформаций. Получая газеты, я собирал взвод, рассказывал наиболее важные события, а затем организовывал читку, или просто газеты ходили по рукам.
Я припоминаю еще несколько совещаний вне пределов батальона. Так например, однажды меня вызвали на совещание партийных работников полка. Туда были вызваны наши политработники, а именно, секретари партийных организаций, парторги. Совещание проходило в Тимирязевке в штабе полка. Проводил совещание комиссар полка Репин. Докладчиком выступил начальник политотдела, батальонный комиссар Ефимов. Тогда же Ефимов сказал фразу, которая мне запомнилась, потому что я ее сделал предметом информации. Он заявил, что сегодня ночью, — а это было примерно 27-28 октября, — наши части имели соприкосновение с противником. 50 немецких танков прорвались в расположение наших частей, но попали в болото и артиллерии дан приказ их расстрелять.
Боевая учеба была в общем организована плохо. Время главным образом уходило на отрытие оборонительных рубежей. Причем, здесь было тоже многое неясно. Я помню, что мы несколько раз меняли рубеж. Правда, уже к началу ноября твердо установили огневые точки нашего взвода и мы заняли траншеи, которые отрыли на совесть. Но после того, как мы отрыли траншеи, я помню, нам приходилось много проводить всяких земляных работ по отрытию командного пункта роты, по отрытию места для санитарного пункта роты. Причем, эти пункты менялись. Времени уходило много на это и на боевую учебу ничего не оставалось.
Более или менее нормальная учеба началась только в ноябре. Но и она была весьма ненормальной, потому что и времени было мало и внимания мало уделялось. Мы стали изучать пулемет. К этому времени наши латвийские пулеметы были сменены на пулемет «максим» и мы перешли на калибр 7,62. Литовки по-прежнему оставались старые — польские калибра 7,92. Правда, в ноябре уже начали проводиться стрельбы. Тактических учений за все время не было проведено ни одного, если не считать двух учений, проведенных по пути следования к стрельбищу.
На партийных собраниях неоднократно поднимался вопрос насчет необходимости проводить настоящую боевую учебу. Коммунисты ставили весьма остро вопрос о том, чтобы этим заняться как следует. Политрук роты воспринимал этот разговор весьма странно. Он решил, что здесь подрывают авторитет командира и заявил, что за такие разговоры будут исключать из партии и даже расстреливать. Правда, после соответствующего внушения, которое ему сделал Стуков, он стал заниматься боевой учебой, но дело все-таки не клеилось.
Надо сказать, что обстановка все время, даже тогда, когда определенно выявилось, что фронт на расстоянии нескольких десятков километров, режим был такой, как будто мы находимся на переднем крае: спали не раздеваясь, пулеметы всегда находились в окопах, причем, полрасчета дежурила у пулемета, а половина отдыхала.
Бытовые вопросы к началу ноября были в общем разрешены. Мы перешли на нормальное питание частей Красной армии — походная кухня, котелки и т.д. К этому же времени мы были и обмундированы. Причем, вместо удобных бушлатов нам выдали почему-то черные-шинели, которые придали нам вид не то пожарников, не то вахтеровской охраны.
Среди бойцов 5-й роты я бы хотел отметить тов. Буздалина, впоследствии комиссара одного из батальонов 3-го полка, Альтера.
В начале ноября мы были информированы о происшедшей реорганизации, о том, что мы входим в состав 3-го полка, а не 1-го, как раньше. В начале ноября мы узнали, что на базе наших батальонов формируется дивизия и мы входили в состав 3-го полка и уже не 3-м батальоном, а 2-м. Соответственно этому изменялась нумерация наших рот. Наша рота стала называться 5-й, 9-я — 6-й и т.д.
В первых числах ноября неожиданно рота была собрана и было предложено выйти воем тем, кто не имеет воинских званий. Тогда и оказалось, что подавляющее большинство имеет воинские командирские звания. Было много курьезов. Скажем, батальонный комиссар в роли бойца, командир нашего отделения Парфененок оказался старшим политруком. Товарищей, имеющих воинские звания, было предложено выделить в отдельный взвод. Практически, однако, этого не получилось, потому что, повторяю, эти люди составили большинство роты. Но эти товарищи использовались преимущественно для несения караулов. Лишь через некоторое время их стали вызывать в политчасть полка, в политотдел дивизии и давать назначения.
Буквально в первые дни формирования батальона началась свистопляска с составлением списков. Все списки составлялись по весьма развернутой форме и их было великое множество. Причем, получилось так: 16 или 17 октября командир роты Казиев, собрав роту, предложил очистить карманы и выбросить письма, записные книжки, одним словом, оставить самый необходимый минимум документов, сказав, что бойцам не положено иметь лишнее у себя. Наряду с этим, составлялись на бойцов простыни с весьма большим количеством вопросов. Один список составлялся по требованию командира роты, другой список составлялся по требованию командира взвода, по этой же форме составлялся список по линии партийной организации, т.е. практически опять на весь личный состав роты и все это по большой, объемистой форме с указанием большого количества совершенно ненужных вопросов.
В эти дни выделение в гвардию было, но я не могу ничего сказать, потому что то-ли я в карауле был, слышал, но как-то прошло мимо.
Приведение к присяге прошло 19 октября, когда мы стояли в Лихоборах. Произошло это очень неожиданно. На подготовку было дано не больше 2-3 часов. Была немедленно проведена короткая беседа и настроение сразу было создано. К присяге приводили Стуков и Пшеничный. Вся рота принимала присягу в коридорах Лихоборской школы.
10 июля 1943 г.