Это было в начале ноября. Нам было дано приказание выделить 14 человек пулеметчиков с двумя станковыми пулеметами и четыре ящика гранат, 2 ящика – ручных, 2 — противотанковых, со всем этим прибыть к Никольской больнице на Ленинградское шоссе к 8 часам вечера. Когда мы прибыли туда, пришел представитель от дивизии майор Матвеев. Он был с двумя орудиями и взводом разведчиков нашего же полка. Для связи ему еще должны были дать три машины, их не было, Матвеев рассердился и уехал без машин. Командир полка Кузнецов, узнав об этом, немедленно приказал машины доставить, рассредоточив их в трех местах в одной деревне за химкинским лесом. На одной машине поехал бывший тогда начальником кадров Дудченко, а на второй поехал я, одну машину оставили в деревне Черные Грязи.
Я догнал майора в дер. Есипово. Там он при мне провел совещание комсостава приданного ему подразделения, велел поставить орудия за деревней, часть разведчиков оставил здесь же, чтобы они произвели разведку в стороны, а два отделения пулеметчиков и разведчиков взял с собой и поехал на Солнечногорск. Дорогой Матвеев объяснил, что в 6 часов вечера обстреляли Солнечногорск и прибыли танки. У него такая поговорка: «Чи наши, чи не наши», поэтому едем в разведку.
Когда ехали дорогой до Есипова, было сильное встречное движение наших войск, машин. Когда подъезжали к Солнечногорску, уже ни одной машины и войск навстречу нам не попалось. Прибыли в Солнечногорск ночью, вошли в одну избу, никого нет, в другой тоже никого нет, все разбросано, в третьей то же самое. В одной хате встретили хозяина. Спрашиваем, где военкомат, говорит — не знаем, идите дальше. В одной землянке нашли жителей, которые нам показали военкомат. Поехали с Матвеевым в военкомат, а разведчики и пулеметчики остались там, где мы остановились. С нами был от разведки Маркавян, командир взвода разведчиков нашего полка.
В военкомате нам объяснили, что, действительно, днем обстреливали Солнечногорск и потом смылась. Они организовали оборону, но немцев не видели. Этим всем управляет генерал-лейтенант Ревякин, который находится на почте. Мы пришли к Ревякину. Матвеев представился и сказал, что прибыл по специальному заданию для оказания помощи, прибыл для того, чтобы получить сведения. Ревякин сказал, что немцев сейчас нет, прибыл на помощь пульбат, наша батарея выдвинута на дорогу к санаторию Семашко, ниже Есипова, ближе к Солнечногорску. Я на этом расстался с Матвеевым и приехал сюда. Доехал оттуда около 8 и вернулся в 10 часов. Командира дивизии не было, отдыхал, меня принял дежурный. Когда я прибыл к себе в батальон, вдруг нам докладывают, что Солнечногорск немцами взят, бои около Есипова и к Черным Грязям. А у нас была выдвинута 1-я рота на специальное задание — подрыв фугасов и т. д. Я даже не верил. Выехал на место. Оказывается, действительно, Есипово уже у немцев. Я ни одного немца не видел.
Нас беспокоила судьба нашего подразделения, которое было придано Матвееву. Через три дня они прибыли, потеряв двух пулеметчиков, один командир отделения Соколов, другого не помню, и потеряв пулемет и две коробки с лентами. Оказывается, со слов командира взвода Разумовского, когда они были в Солнечногорске, то пулеметы выдвинули в сарай, а ленты и подносчиков оставили на почте по указанию Матвеева. Когда немцы хлынули, пошли на Солнечногорск, то не было произведено ни одного выстрела. Что с пулеметами — неизвестно, а Матвеев растерялся и они отошли. Отходили с боями. Все вернулись благополучно за исключением двух товарищей.
Остальные подразделения стояли на фугасах, готовые к подрыву, но подрыва не производили. Они были в ведении 1б-й армии, оказывали помощь раненым, делали перевязки. В деревне Черные Грязи I4 декабря во время окружения была убита наша сандружинница Фролкина Зина 16 лет. Ее похоронили в Головино.
Мы вначале занимали рубеж в Химках от железной дороги до канала. С 3 на 4 декабря получили приказ занять новый рубеж на Волоколамском направлении, дер. Алешкино, аэродром Главсевморпути, дер. Захаркино, дер. Петрово в связи с прорывом под Яхромой. Там поставили пульбат, огнеметную роту, саперный батальон и от политсостава дивизии были прикреплены люди к ротам. К 3-й роте был прикреплен Козловский. Пляцковский был прикреплен ко всем ротам от политотдела дивизии, был Иванов из особого отдела, Кузьмин от полка, Дудченко.
В одну ночь мы не сумели закопаться, закопались в две ночи, но боев не приняли. Разведка наша ходила к Нахабинке, Екатериновке. Дальше немец в наступление не пошел, мы остались на этом рубеже. Закапывались при сильном морозе в 30 с сильным ветром. Обмундирование было легкое. Товарищи хорошо работали, относились к работе исключительно.
Под 1 января мы перешли вроде в тыловую армию и в начале января был получен приказ готовиться к дальнейшее отправлению. Начале был приказ получен готовиться к отправлению на автомашинах. Мы подготовили все расчеты, сказали народу как и что погрузить. На совещании у командира полка Кузнецова было указано, что едем эшелоном, переходим в действующую армию в 3-ю Коммунистическую дивизию, грузимся на Савеловском вокзале. Погрузку производили 23 января, отправились 26-го из Москвы. Прибыли на ст. Санково. Там нас задержали. В первую ночь происходит налет на станцию. Впереди нас обстреливал немел, потом бомбежка. Но все бомбы упали за вокзалом. На утро поставили перед комендантом вопрос — немедленно нас отправить. Нас отправили, хотя разведчики летали над нами.
Мы благополучно добрались до станции Горовастицы. Часть должна была разгружаться в Черном Доре. С Горовастицы срочно разгрузились и пошли на дер. Святое, куда прибыли ночью. К нам прислали заместителя командира дивизии полковника Кудряшова. Днем он сказал нам задачу, сказал, что идем на правах гвардейцев. Наша задача с другими частями разгромить 16-ю армию, немецкое окружение и приказал двигаться вперед. Мы прошли около 200 км. Пройдя озеро Селигер очень быстрым темпом прибыли в начале февраля на Горовастицу, а в 20-х числах были на исходном рубеже дер. Леднево. Наш 1-й батальон 1-го полка был размещен в сарае в лесу. С нами прибыл инструктор политотдела дивизии, старший политрук Бродский, который провел прием в партию и должен был итти с нами, но был отозван и к нам был прикреплен старший политрук, инструктор политотдела дивизии Житкова Аня.
Ночью с 20 на 21 января в 3 часа ко мне прибыл помощник начальника штаба полка тов. Дмитриев и инструктор по пропаганде Молотов и объявили, что я должен к 6 часам утра перейти в наступление. Передав командиру 1-й роты Ермоленко приказание собрать батальон, вывести его к Леднево, я пошел в амбар, где находился командир батальона, который командовал до меня. Командир батальона тов. Кадашенко вести батальон в атаку отказался по болезни, Молотов дал приказание вести мне батальон. Перед введением батальона в бой они мне сказали задачу, что наш батальон должен занять дер. Павлово, Сидорово, оттуда повернуть на Бутылкино и с Бутылкино на Василевщину. 3-й батальон, сосед справа, пойдет на высоту 76, 2-й батальон находился в резерве.
Выйдя оттуда, я пошел к соседу, командиру 3-го батальона Смирнову, узнать, где будут наши стыки. В это время меня находит командир полка майор Кузнецов и объявляет, что я назначен командиром батальона и веду батальон в бой. Проверил, знаю ли я задачу, мне был вручен боевой приказ и план. По боевому приказу я не должен был итти в атаку с 9 до 11 часов, пока будет производиться артиллерийская подготовка, а после этого атаковать Павлово. Ознакомился с боевым приказом, созвал командиров рот и взводов уже на переднем крае, дал им задание. Также задание было дано приданным мне взводам ПТР и минометному взводу.
В десятом часу ко мне приезжает на лыжах помощник начальника штаба полка Дмитриев и приказывает:
— Барсуков, почему ты не идешь в наступление? 3-й батальон уже пошел.
Я смотрю, справа пошли в наступление. Оказывается, есть приказ командира полка итти без артиллерийской подготовки. Я дал приказ итти в наступление и мы пошли.
Артиллерийского огня никакого не было. Какие силы врага, какие огневые точки, где и как, мы не знали и нам об этом никто не говорил. Разведку от нас посылать не велели, а посылали разведку полка, которая нам ничего не сказала и у нас не была. Мною была послана разведка во главе с лейтенантом Павловым, который не доходя до Павлова, наткнулся на 12 автоматчиков и был обстрелян ими. Эти автоматчики шли к лесу, который находился впереди нас. До артподготовки я приказал занять лес, он был занят, автоматчики здесь не появлялись.
Когда мы уже перешли в наступление, подошли к последнему лесу около деревни и вошли в лес, была произведена не артиллерийская подготовка, а минометы стреляли наши. Мины попадали по 2-й роте и вывели весь пулеметный расчет. Я послал связь к минбату, чтобы прекратили стрельбу. Через второго помощника начальника штаба полка Ермилова была получена записка перейти в наступление прямо на деревню. Вначале нам было приказано прямо в деревню не входить. Я дал задание пойти 1-й роте вперед. Со мной наступали только 1-я и 2-я роты, взвод минометчиков и взвод ПТРовцев. 3-я рота находилась в резерве командира полка.
Когда пошли туда, то немцы поляну, метров 80-100 между лесом и деревней очень сильно пристреляли. Мы ее не могли взять сразу. К нам тогда прибыли огнеметчики. Мы с ними стрельнули ампулы четыре, подожгли одну избу, а потом огнеметчики были выведены из строя. Стрельба немцев была с высоты справа, которую должен был занять 3-й батальон, но он отстал от нас. Я посылал туда живую связь и так связывался, чтобы они не отставали. У немцев были огневые точки справа, слева от Павлова, по лесу шерстили. Мы попали под все огни. Ни справа, ни слева, ни сзади нас не поддерживали. Мы боем продвигались вперед. Уже к вечеру мы почти подошли к деревне. От меня не отставала Житкова Аня. Мы находились еще в лесу. В это время прибегает лейтенант Павлов и кричит:
— Отступай, есть приказ из полка, нас обошли автоматчики.
Я говорю:
— Никаких отступлений, — а Ане говорю: — Ты оставайся здесь, я пойду, выясню, кто дал команду, — и сам пошел назад.
Около изгороди встретил комиссара батальона моего Бинца. Он стоял с бойцами 3-го батальона.
— В чем дело, кто дал команду отступать?
Он говорит:
— Команды отступать нет, а, наоборот, минометчики стали отходить, по ним махнули автоматчики за отход.
Тут дело чести батальона, чести полка. У меня волосы заходили. Бросился назад. Говорю Бинцу, что дело тяжелое. Он говорит:
— 3-й батальон подходит, мы возьмем деревню.
Мы — вперед. Со мной адъютант Виноградов. Кричим — назад! Адъютанта убивают. Я подхожу к Ане Жидковой, говорю, такое дело и вперед. Она, я, лейтенант Павлов, заместитель командира 1-й роты и политрук роты Скоробогатько бросаемся вперед. Скоробогатько побежал вперед, выскочил на окоп и кричит: «За родину, За Сталина!» и с наганом. Я ему кричу — «ложись!». Он в это время еще стоит и его автомат перерезал. Аня, я и Павлов были в это время у сосны. Ползем вперед с криками «за родину, за Сталина! Отомстим за наших матерей, братьев и сестер! » и т.д. Аню сразу убивают под сосной. Ей попадает пуля в висок. Она не издает ни одного звука. Павлов говорит: «Готова.» Я только поцеловал ее и пополз дальше. В деревню ворвались я, Павлов и несколько бойцов.
Левее меня наступала 2-я рота и когда я дал команду «по-пластунски!», то командир 2-го взвода 2-й роты Кукушкин вырвался вперед и тоже с лозунгом «За родину, За Сталина!» Вначале его ранило. Я слышал только его голос:
— Товарищи, я погибаю за Сталина! — и умолк.
Мы в это время ворвались в деревню, начали чистить гранатами, с наганами, товарищи с винтовками. Винтовки у нас не стреляли, в них набился снег, они замерзли и не действовали. Я ворвался в деревню, кричу:
— Я здесь, я с вами, Барсуков, я в деревне, давайте ко мне!
Товарищи бросились ко мне. Меня любили там. Я знал каждого бойца.
Начали выбивать. В это время прибыли туда ПТРовцы. Хорошо товарищи дрались. Один из ПТРовцев подскакивает ко мне, говорит, что в одной избе находятся наши пленные, просят их освободить. Сказал, что 21 человек. Товарищ этот бросился с нами тоже в бой, подобрал оружие у убитых. Что с ним стало, неизвестно.
Комсостав у меня в это время выбывал. Командир 1-й роты ранен, заместитель цел; командир 2-й роты ранен, заместитель Воробьев убит. В 3-й роте командира еще не было. Командирами рот я назначил командиров Взводов, командирами взводов назначил командиров отделений.
Когда стали занимать деревню, то оказалось у немцев пристрелянным все, каждая изгородь. Мы каждую избу с боем брали, противотанковые гранаты туда кидали.
Со стороны 3-го батальона у меня никого нет, со стороны Сидорова, тоже никого нет. Со мной для связи был командир взвода связи Носов. Я связь держал живую. Потом там ранило замполитрука Пальмова. Я ему перевязал ногу и отправил его в тыл, велел ползком проползти угрожаемый участок, который обстреливался минометами и трассирующими. Сам остался в этой деревне.
В лесу у меня была ранена девушка Дорофеева Валя в руку. Я ее лично перевязал. Она не хотела уходить, так я ее с донесением отправил в полк.
Бинц ко мне с этим батальоном не подошел. Ночью уже, часов в 8-9 встретился один взвод во главе с командиром роты Сенькиным и помощником командира роты Колышкиным. Колышкин был убит в деревне, Сенькин дрался героически.
Мы уже захватили больше полдеревни. Я огневые точки стал указывать, минометчики столпились около одной избы и немцы стали нас поливать из Сидорова и поджег два сарая. Моя батарея видна, как на ладони.
Я ворвался в середину деревни, и мне пришлось во все стороны действовать. Я думал — 3-я рота подойдет. Минометчикам говорю: «За мной! Собрал около себя командира роты Сенькина, Павлова, замкомроты и был командир, взвода Твишер. Показываю им огневые точки. Было видно, откуда стреляют. Когда я выскочил вперед с наганом, в это время меня ранило в живот. Я подумал, что убит. Потом меня перевязал командир взвода Твишер. Командование батальоном передал лейтенанту Павлову, увидел, что он хорошо ориентируется, хорошо знает обстановку и смело идет в бой. Подскочил санитар полка, меня стали вытаскивать, положили на салазки из-под пулемета, который подорвался на мине.
Ручные пулеметы хорошо стреляли, очень хорошо действовал боец Гаук, командир взвода Деев. Деев был ранен, а что с остальными товарищами, я не знаю. Хорошо работал и бил из станкового пулемета пулеметчица Маруся Бондаренко, бывшая метростроевка, награжденная орденом за Метростой. Заместитель командира пулеметной роты тов. Семенов все время стрелял из пулемета, но пулемет у него все время чихал. Он старался: выбить пулеметную точку.
С 3-й ротой к нам прибыла уже туда наша девушка, санинструктор Князева со своими дружинницами. Они стали делать нам перевязки и вносить в избу. Я Князевой приказал из избы всех немедленно эвакуировать, потому что неизвестно, сдержим мы деревню или нет. И меня тоже хотели в избу положить, но санитар полка, который накладывал мне вторую повязку, подскочил и говорит:
— По приказу командования мы обязаны его вынести отсюда.
Меня потащили в лес. В лесу пришлось итти пешком километра четыре. Так как лес простреливался, то я дал команду бойцам и санитарам ложиться. Так под обстрелом мы пробивались вперед. Санитар был там убит. 2 бойца из 2-й роты довели меня за лес до 2-й Ледневой. Там попала подвода минбата и мины везли до места.
Когда я шел по лесу, я слышал крики «ура» и вдруг ответный крик: «Хай Гитлер!» Мы в эту атаку все озверели.
Когда мы прибыли в батальонный пункт, стал требовать к себе Дудченко, заместителя командира полка, чтобы объяснить это провокационное отступление. Подошел ко мне Чернуцкий. Он говорит:
— Мы знаем, что ты себя героически вел.
Спрашиваю, где Дудченко, говорят — на командном пункте. Я туда пошел, Кузнецов и Репин. Оказывается, Кузнецов взял взвод автоматчиков и бросил туда. Там он был ранен. Его сожгли в той избе, куда я не велел раненых собирать.
Деревню не удержали. 3-й батальон своевременно не поспел — это одно и второе, если бы мы заняли огневые точки утром сразу же, мы прошли бы дер. Павлово. То, что нам Кузнецов не дал ни огневых точек, ничего, то в сущности произошла разведка боем двумя батальонами. Вторая причина то, что выбыл комсостав, в том числе и я. Бойцы остались без командиров и стали отходить. Павлов был ранен, Сенькин был ранен. Когда я ворвался в деревню, я тоже один почти влетел, но я уже занял огневую точку, пулеметы у меня стреляли и я с ними пошел вместе.