13 октября в Москве состоялось очень важное партийное совещание. Я не знаю, было ли это заседание МК, партийного ли актива, но я, как рядовой член партии, по той обстановке, которая происходила, почувствовал, что было какое важное совещание, на котором разбирался вопрос о создавшейся обстановке на фронтах и в частности вопрос об обороне Москвы.
14 числа утром часов в 11 меня вызвал к себе секретарь партийной организации нашего Трансводстроя, где я работал в то время, тов. Платонов. 13 октября я ничего не знал и собирался в командировку на М. Донбасскую дорогу. Там шли бои, куда я должен был выехать, и я готовился к этой поездке. И утром 14 я заехал к себе случайно для того, чтобы что-то еще получить. У меня все было в кармане, я должен был ехать на станцию, и вот меня поймали во дворе и говорят, что тебя зовут к начальнику. Я пошел и доложил, что явился по вашему приказанию. Там сидели секретарь партийной организации тов. Платонов, начальник треста тов. Полещук. Это было в доме 6/А в Басманном тупике. Сидят они и все молчат, никто ничего не говорит. Я почувствовал по их лицам, что они не хотели сразу мне что-то сказать. И я им сказал: «Не беспокойтесь, говорите прямо, что надо идти в армию. Ну и хорошо, и пойду». Тогда Платонов достает список, который был у него заготовлен, там была моя фамилия первая, затем был Яковлев инженер и еще один шофер. Я был назначен старшим в этой группе из 3-х человек. Разговор с ними был у меня очень короткий, они были смущены, видимо были в курсе дела того совещания, которое было в МК.
После этого я пришел в Райком, в кабинете были Царьгородцев, Хаит, Шахов и Чистяков. В комнате уже было много народу, и они никого не принимали, по-видимому, ждали меня. Я вошел, начинают мне рассказывать, что надо столицу защищать. Значит, тоже издалека начали этот рассказ. Я говорю: «что же, давайте воевать». Меня спросили, где я раньше служил, насколько я знаю военное дело. Я им все подробно рассказал, где я был и что из себя представляю.
Я в 29-м году добровольно вступил в армию, потом учился в военной школе, окончил ее, потом заболел и меня демобилизовали. Работал в Москве-сортировочной слесарем, помощником машиниста, машинистом, затем в партийном комитете работал, оттуда был переброшен в НКПС в аппарат Землячки Р.С. на контрольную работу.
В 39-м году, когда началась финская кампания, я опять был в армии с 7 сентября. Тогда я был в железнодорожных войсках, был командиром батальона 8-го железнодорожного полка.
После того, как финские события закончились, я вернулся в Наркомат Путей Сообщения, работал на политработе. В тоже же время я занимался в районном совете Осоавиахима, проводил занятия с командирами по всеобучу.
Оказывается это председатель райсовета и представил меня в Райком в октябре. Поэтому тут разговор был короткий, они в основном меня уже знали, и Платонов им обо мне рассказал. Чистяков достал только приказ Штаба обороны Москвы об организации в каждом районе коммунистических батальонов, и он сказал мне, что вот начинай работать. И тут же он дал мне большой стол в кабинете Царьгородцева и сказал, садись, ты будешь командиром батальона. Я взял у него штат, начал с ним знакомиться. Он только попросил этот документ вернуть ему, т. к. он был секретным. Я себе выписал это все в тетрадку весь штат батальона.
Я начал формировать штаб, но из этого ничего не получалось, потому что я никого не знал, и я попросил Райком помочь мне подобрать кого-нибудь на командиров. Это оказалось сложным делом, потому что людей много, а назначать надо было проверенных людей, и чтобы имели немного подготовку на эти должности.
Это было 14 числа, и с 2-х часов ночи я начал работу по формированию батальона, т. е. начал подбирать командиров.
Таким образом мне пришлось отказаться на первый момент от формирования штаба, потому что людей не было, их надо было подбирать. Мы поговорили с тов. Шаховым – инструктором военного отдела, который начал эту работу. Подобрали нескольких командиров к 3-м часам: Белов, Кочнев, Фрадкин, Круглов, Языков, Фролов и другие. Посмотрели, что это за люди. Это все были добровольцы из партийных организаций. Люди приходили и записывались, у них спрашивали фамилию, имя, отчество, год рождения, где работает, военную специальность и кто рекомендует. Их этих записавшихся мы тоже ничего не получили из командиров, впоследствии только Фрадкин и Языков попали к нам. Дальше мы брали списки районного комитета партии, затем секретари партийных организаций на месте набирали людей. Люди стали приходить сюда: Кураксин, Макаров, Львов, Хаскин, Троицкий и другие. Из них уже я начал подбирать себе помощника.
Меня предупредили, что времени на формирование было очень мало, нужно было быть в любой момент готовыми. Мне нужно было таким образом организовать эту работу, чтобы параллельно создавались те органы, которые предусмотрены по штату в батальоне, и чтобы параллельно велась работа по подбору людей.
Я подобрал себе командира связи. Тут нужен был специалист, как раз попался такой Кураксин Василий Иванович 1903 года рождения, беспартийный. Я с ним поговорил. Он не был особенно боевым товарищем, но больше не нашел себе связиста. Он согласился, хотя здоровье у него было неважное. Я хотел его забраковать, но он очень настаивал, и я его назначил командиром взвода связи. Он нашел себе помощников сам, подобрал целый ряд товарищей он начал мне вызывать. В частности и Фрадкина мы нашли около 4 час. ночи 15 числа, впоследствии он был моим заместителем. Его вызвали ночью, сюда же приехали ночью и другие товарищи. На следующую ночь приехал Швейковский, затем Сорокин на следующий день явился, Львова мы тоже вызвали ночью. Сорокин стал моим младшим адъютантом, а старшим адъютантом был Ладыгин инженер, который меня знал по осоавиахимовским занятиям и который попросил меня, чтобы я взял его к себе.
Таким образом я лично работал по подбору командного состава, а Шахов и другие работники военного отдела работали по подбору бойцов в тот же день.
Затем надо было народ где-то помещать. Поговорил я с Чистяковым и Царьгородцевым, они мне предложили самим искать помещение. Шахов предложил театр Бауманского района на Спартаковской. Поехали мы с ним 14 числа осматривать помещение театра. Он нам не подошел. Поехали мы в детский сад на улице Баумана, где находился склад подарков для бойцов красной армии. Помещение оказалось маленькое, но мы его оставили за собой, я имел в виду поместить туда пулеметчиков. Потом поехали в школу на Большой Почтовой дом 20, нашли директора школы, поговорили с ним, и 15 числа мы перебрались в эту школу. Добровольцы начали прибывать в эту школу.
К 15 числу нас народу было уже человек 300.
15 числа мы уже начали с людьми заниматься. Появились командиры, в частности тов. Розов, который впоследствии был командиром 9-й роты, я ему поручил принимать людей и с ними заниматься. Как мы тогда занимались. Мы вели с бойцами беседы, что вот мы будем коммунистическим батальоном, задачи этого батальона, как мы их себе представляли, и вели строевые занятия.
Физкультурный зал у нас был отведен для распределения людей по специальностям: пехотинцы, пулеметчики, минометчики и т.д. Тов. Розов распределял людей по группам, занимался с ними, потом находил какого-нибудь командира. Между прочим, приходило много командиров, но они скрывали, что они командиры и записывались рядовыми, приходили инженеры, которые были командирами запаса, но они тоже скрывали это. Но мы их все-таки находили, потому что было видно по выправке, по тому, как они ходят в строю. Вот например военный инженер третьего ранга Ярцев пришел рядовым, а впоследствии он был командиром роты.
15-го вечером ко мне пришла группа сандружинниц РОККовских в 48 человек. Приходят и докладывают, что явились в Ваше распоряжение. Я говорю: «Что я буду с ними делать, я никогда не воевал с женщинами». Потом меня начали уговаривать, что нужны будут санитарки, что они пригодятся. Их выстроили в коридоре, они уже немного были обучены, хорошо поздоровались со мной. Я задал им несколько вопросов. Старался разъяснить им на первых порах, чтобы отсеять трусов, малодушных, рассказал, какая жестокая война, какие бывают страшные вещи и потом спросил, может быть кому это не нравится, кто-нибудь раздумает, пожалуйста, выходите из строя, потому что потом это будет трудно сделать. Но ни одна не вышла из строя, а потом оказалось, что было 2-3 девушки, которые колебались, но выйти побоялись из-за подруг. Я потом с ними потолковал отдельно и они ушли незаметно. И так эти сандружинницы остались у меня. Когда студентки остальных институтов узнали, что вот тут принимают в батальон, то начали приходить ко мне. Приходят ко мне Попова Вера и Ефремов – муж и жена, просят взять их в батальон. Я их назначил в первую роту. Затем пришли Эльперина – студентка училища Большого театра и Антонов – студент института Баумана – муж и жена, с ними тоже была война, потому что я сказал: на что мне артистка, но потом взял их. Затем направляют ко мне с запиской председатель Осоавиахима Липаеву Веру, пулеметчицу. Она работала на заводе авторемонта, а в Осоавиахиме она была активисткой-пулеметчицей. Худенькая, невысокого роста девушка. Проверили ее знания. Она, оказывается, знала станковый пулемет Максима на отлично, материальную часть прекрасно знает и ручной пулемет Дегтярева хорошо знает. Она создала целый пулеметный расчет девушек. Еще пришла Алексеева Л. В. парашютистка, она работала шлифовщицей в ЦИАМИ, ее тоже взяли. Приходит Лисневич А. Л. старенькая бабушка. Я спросил ее: «Что вам бабушка, надо». «А воевать пришла вот с дочкой». Варшавская была ее дочь, она была сначала в Рокковской группе. Я потратил с ними не меньше часа, разубеждал ее, что не надо ходить, что она старенькая. Она врач, работала лет 20 в Москве в больнице Наркомлегпрома или Наркомсвязи. Но она настойчиво себя показала, что нельзя было ей отказать. Значит взял ее. Но я предупредил, что по штату мне в батальоне врач не полагается, что у меня есть должность только фельдшера. Но она сказала, что никакой должности мне не надо, я буду лечить раненых, я, говорит, не на должность пришла воевать. Так она и осталась с дочерью. Она 1894 года рождения, беспартийная, ее дочь Варшавская 19-го года рождения, член ВЛКСМ, студентка. Смотрю, через некоторое время ко мне еще одна бабушка приходит примерно такого же возраста с мальчиком очень худеньким и бледным. Оказывается, мать с сыном пришли, это была Вейсман З.М. 1895 г. рождения, член ВКП(б), работала в ЦАГИ. Я спрашиваю: «что Вы будете делать». Тоже в санчасть просится, потом она стала по хозяйственной части помогать. И сын ее 9-го года рождения ученик 9-го класса. Взял я ее, она потом прекрасно работала. Сын вел политработу, сначала он был в батальоне, потом в полку и в дивизии. Приходит еще старик с мальчиком, это был Голин отец с сыном, пришлось их принять тоже. Этих людей никто не направлял, они приходили сами добровольцами.
Все это было 15 и 16 октября. В первую же ночь я подобрал командирами рот. Фрадкин стал командиром пулеметной роты, Швейковский политруком, Розов командиром 2-й роты, политрука там не было, Ярцев стал командиром 3-й роты, потом пришел Штемалитьян, известный впоследствии герой. Мне в райкоме нашли Львова, который стал прод. начальником. Он начал организовывать питание. Нам нужно было кормить людей с 15 числа. Он договорился со столовой у Немецкого рынка и наших людей прикрепили туда. Они ходили туда, платили деньги и питались. Мы уговорились, что зарплата по месту работы сохраняется за всеми. На этот счет у меня есть документ. Вот такие справки мы отпечатали и давали каждому на руки.
Потом пригласили мне Маслова и Волкова, я их попросил заниматься обмундированием. Затем надо было достать вооружение. Мне нашли Селезнева и Троицкого, которым было поручено боепитание. Потом Бухаров занимался оружием и Булгаков. Булгаков связался с Московским комитетом партии, узнал где получать оружие, достал машину и начал привозить оружие. 16 и 17 числа нам привезли пулеметы. Через военный отдел райкома партии получили указание, и тов. Булгаков привез пулеметы. Они были упакованы в ящиках, сказали, что все нормально. Но оказалось, что корпуса были от одной системы, каток или колеса от другой, и когда мы их начали собирать в тот же день, то они не сходились, отверстия не совпадали. И вот перед нами встала задача. Пришли ко мне и рассказывают, они сначала боялись мне рассказать я сам пошел посмотреть и спрашиваю: что же ты мне не говоришь, ведь не подходят. Я пришел и рассказал об этом Ладыгину, своему адъютанту, тот был специалист инженер, он пошел на завод в ЦИАМИ, договорился там. Я сказал, чтобы к утру пулеметы были подобраны, что хотите делайте, найдите рабочих, заставьте работать всю ночь и т. д., только пулеметы чтобы были сделаны. И в 6 час. Утра привезли пулеметы собранные. Я лично проверил, все пулеметы работают.
Я приехал к Чистякову, рассказал эту историю. Что было вредительство, что на складе лежало такое подготовленное оружие, и это было умышленно сделано рукой врага, чтобы сорвать оборону Москвы. Я не знаю, нашли этих людей или нет, но мы вышли из положения и оружие было исправлено.
У нас не было винтовок. Достали через военный отдел, привезли винтовки французские 1899 года, 9-ти зарядные. Когда мне их принесли показать, то оказалось, что дула были очень разработаны и пули свободно проходили. Я подумал, что с таким оружием не навоюешь, но никому не сказал, об этом, потому что надо было создавать боевое настроение у людей. Вычистили винтовки, раздали людям. Я попробовал сам пострелять из этих винтовок. Взял винтовку, пошел с ней в овраг, пострелял и ни одна пуля не попала в цель, а я стрелок не плохой. Еще раз убедился, что винтовки ни к черту не годятся. Пришел в райком, рассказал Чистякову, он звонил в штаб. Говорят, нет винтовок, найдите у себя. Я сказал своим ребятам, что ничего не поделаешь, пока будем с этими винтовками, а потом получим новые. Но ребята оказались очень боевые и все винтовки, которые были у охраны в институтах, в Осоавиахиме, они собрали все русские винтовки. Мы их набрали на целую роту и 1-й роте выдали русские винтовки, а 2-ю и 3-ю роту вооружили французскими винтовками. Потом собрали все снайперские винтовки из Совета Осоавиахима. Таким образом мы вооружились, а пистолетов ни у кого не было, командиры были без оружия, в том числе и я. Потом привезли гранаты и нам пришлось вооружиться гранатами. Потом в райкоме достали где-то пистолеты бельгийские маленькие, я взял себе пистолет. Потом Булгаков нашел в институтах учебные пистолеты ВТ, но они не стреляли. Ребята поехали в мастерскую и привели в порядок эти пистолеты. Таким образом мы вооружили командиров рот, потом мы получили гранаты и патроны.
17 октября мне звонят по телефону из райкома партии и говорят, тебя вызывают в Моссовет, вызывал генерал-майор Фролов, который был начальником укрепрайона Москвы. Я явился, задал он мне несколько вопросов, спросил – сколько людей у меня. К этому времени было уже человек 600. Спросил, какие командиры. Я сказал, каких смогли, таких и подобрали, люди надежные, больше было коммунистов – процентов 60-70 и процентов 30 было беспартийных. Разговор был очень короткий. Он показал мне на карте один район и сказал, что нужно поехать туда на разведку и налаживай оборону. Это было по Калужскому шоссе.
Я вернулся к себе, взял командиров и поехал на разведку местности. Не успел вернуться оттуда, звонят опять из Моссовета. Как только я приехал в Моссовет, мне говорят, что туда ехать не надо, а поедите в другое место, правее Тимирязевской академии. Я возвращаюсь к себе, собираю командиров, чтобы ехать на новое место на разведку. В это время мне снова звонят часов в 5 утра 18/Х. Я взял одного бойца и еду туда. Мне дают новое место – Коптево, говорят, что поедешь туда, там тебя встретят, посмотришь район. Дали мне карту. Мне дан был район от моста до деревни Старое Коптево, район был протяжением километра 4. Когда я приехал туда, там меня никто не встретил, посмотрели на местность с командирами рот, посмотрел, как у меня роты будут располагаться, огневые средства. Штаб мы расположили в управлении завода, а завод был эвакуирован. Здесь я встретил Жилихина, комиссара штаба дивизии. Он подтвердил, что мой район этот, что мне нужно будет ехать в Тимирязевскую академию, где будут командиры направления северной группы. К ночи я добрался до академии. Там я встретил майора Кузнецова, я ему представился. Он подтвердил этот район, правда, несколько изменил его. Я с ним там пробыл до рассвета, а потом он приказал кому-нибудь выехать за батальоном, а самому заняться рекогносцировкой местности.
19 октября батальон прибыл на место. Я людей расположил в заводе, часть в санатории, а штаб был в управлении завода. Тут же мы начали работу по укреплению района. Очень трудно было с лопатами. Тут нужно было мобилизовать людей и по району собирать лопаты. Между прочим в тресте Трансводстрой мы для истребительного батальона делали лопаты. Я приехал в нашу мастерскую и заставил ее делать лопаты. Она сделала нам целую машину лопат, я привез их туда, и работа закипела у нас. Затем в помощь нам на рытье укреплений дали трудящихся Москвы. Мы произвели все укрепительные работы и параллельно еще занимались, учили людей стрелять. Например, дали нам гранаты, а бросать их никто не умел. Начали людей обучать бросать гранаты. Значит занятия проводили в основном по винтовке и гранатам, пулеметчики занимались отдельно. Мы еще здесь сформировали взвод истребителей танков, затем у нас был взвод разведки, санитарная часть. Закончили укрепительные работы и после этого получили новый приказ. Когда мы здесь работали, то у меня все время брали людей то в разведку, то в другие места, и я все время приезжал в райком и дополнительно брал людей. Затем я получил приказ отсюда сняться, оставить людей вторым эшелоном и передвинуться на Химки. Это было примерно числа 27 октября. Мне дали район от Химкинского моста, всю деревню Химки, противотанковый ров, военный городок, санаторий в лесу, химгородок, библиотечный институт, площадка и станция включительно. Этот район километров 5 в ширину и 2 км. в глубину. На старом месте мы оставили второй эшелон, а здесь мы стали первым эшелоном, впереди нас никого не было.
Прибыл я на место. Приехал один полковник и майор Кузнецов с ним, стали ставить мне боевую задачу. Приехали к мосту, расположили 1-ю роту, затем перед вторым мостом тоже расположили людей, а остальных в середине. Начали укреплять район. Укрепляли дня 2, потом получили приказ оставить этот район и передним краем будет канал. Разместили 7 и 8 роты, а 9-я была в середине. Тут у нас сил прибавилось. У нас была своя пулеметная рота, затем нам прислали еще пулеметную роту, химическую роту, огнеметчиков, затем отдел особой техники – это собаки истребители танков. Это было впервые применено в обороне Москвы. Это обычная собака, начинают ее кормить под танком. Месяца полтора покормишь ее под танком, они привыкнет там есть и когда ее долго не покормишь, так она как только увидит танк, бросается под него. А на спине у собаки привязывается мина со шпиньком, и когда этот шпинек дотрагивается до танка, то мина взрывается, и собака гибнет вместе с танком. Эти собаки принесли большую пользу. Потом были огнеметы, от которых получается столб огня метров 12 длины. Немцы такого огня не видали еще. Огнеметчиков была целая рота, я их расставил в танкоопасных районах. Свои пулеметы я расставил вместе со стрелковыми ротами, кроме того были еще 2 приданные пулеметные роты. В общем насыщенность автоматическим оружием была колоссальная, и мы вдоль Ленинградского шоссе, вдоль дороги расставили эти пулеметные средства. Таким образом, вся эта местность простреливалась, а сам канал прикрывался сплошной массой огня. Там есть бетонные блиндажи, построенные мною.
Мы заняли эту оборону, произвели все укрепительные работы. Причем только мы построили эту оборону, едет какой-нибудь представитель штаба, полка, дивизии, покажешь, ему не понравится, надо вот так переделать. Значит переделываем опять. А построить стрелковые укрепления – это колоссальная работа была. И вот приходилось нам несколько раз перестраиваться. Это, конечно, дергало людей, ругали нас крепко, и я не знаю, чем это было вызвано, но все эти работы приходилось производить.
Потом мы выдвинулись вперед километров на 2,5 за город Химки. Мы заняли деревню Бутаково, Новая Лужа, а дальше идет деревня Черные грязи. Командный пункт у нас находился вот здесь (показывает на карте), здесь была связь со всеми боевыми точками. Вы видите, что мы были уже в полной боевой готовности. У нас был взвод разведки, который производил ежедневно разведку два раза в сутки. Был у нас журнал этой разведки и наблюдения, но я его пока не нашел. Разведчики часто доходили до немцев. Там впереди была наша 16-я армия, потом 44-я кавалерийская бригада была, мы с ними имели всегда самую тесную связь. Наши разведчики вместе с ихними разведчиками ходили до немцев. Полковую разведку захватили немцы и разбили ее.
Присягу мы принимали в Коптево в управлении завода примерно 20 октября. Таким образом мы приняли присягу, перешли на новый рубеж, организовали рубеж и начали нести службу обороны. Ждали со дня на день немцев, постоянно совершенствовали этот рубеж, нескольку часов работали и несколько часов учились. Так мы работали до 5 января, пока я там был.
У нас был наблюдательный пункт, там велся журнал наблюдений, в который записывалось, что происходит – где стрельба, где пожары, где поймали лазутчика противника.
Значит сформировались мы, приехали на место, получили боевую задачу, распланировали и свои подразделения на месте и начали производить укрепительные работы, производить разведку и наблюдение, боевое охранение и учебу, и вся наша жизнь заключалась в этом.
Когда мы заняли первый район обороны, здесь был только один Бауманский район. Тут меня начали грабить, начали у меня брать людей для формирования полковых учреждений, штаба дивизии, у них ведь людей не было, а люди нужны были. С полком я очень тесно был связан, с майором Кузнецовым, с комиссаром. Я полк входили Ленинский район и Ленинградский район. Эти районы впоследствии были в мой батальон включены. Из Ленинградского района был командир роты Литвак, его заместитель был Колосов, из Ленинского района был, фамилию забыл, между прочим, орденоносец, он потом был помощником начальника штаба полка по оперативной части, фамилию потом скажу. Дали мне от них по одной роте, у этих районов не было специального батальона, потому что их мало почему-то осталось. 7-я рота это была из Ленинградского района, 8-я рота из Ленинского района, а 9-я рота – там оставались все подразделения, но большинство было Бауманских. Батальон я сформировал, когда получили приказ из Коптево перевести батальон в Химки на новый рубеж.
С райкомом до последнего дня у меня была связь, пока я не уехал формировать эстонскую часть. Я с первой минуты чувствовал особую заботу и помощь райкома, особенно – секретаря райкома и райсовета, например Лебедева, они всячески, чем могли, помогали.
Я считаю, что неправильно немножко поняли наши штабисты из дивизии связь с райкомом. Я считаю, что для того времени это было исключительно необходимо. Я иногда даже шел с ним в разрез, потому что я был убежден и считал, что это было на пользу дела, эта крепкая связь с райкомом и я ее поддерживал. Поэтому у нас был и крепкий батальон, потому что тов. Чистяков и Лебедев приезжали на рубеж, разговаривали с людьми, подбадривали их, привезли мешок папирос и машину мы получили для перевозки продуктов. Продуктов там давали мало, так райком нам помогал, привозил продукты. Бауманский райком – тов. Чистяков, Шахов, Хаит и районный совет тов. Лебедев помогали всем, чем могли. Они давали указания в период формирования и тогда, когда мы несли уже боевую службу на рубеже в районе Москвы.
5 января я выехал из батальона. Вдруг ночь. Меня будит дежурный, передает телефонограмму, что Вас вызывает 102-й. Батальон был в самом лучшем положении, меня не ругали в штабе полка и дивизии, убедились, что батальон не плохой и выполняет все задания. Я успокоился совершенно, что, наконец, оставили в покое, и батальон будет существовать, именно Бауманский батальон. Мы этим гордились, что нас оставили как Бауманский батальон. Вызывают меня ночью. К командиру полка, вызывают и других командиров батальонов на оперативное совещание в штаб полка на командный пункт и начинают там задачи ставить. Мне задачи не ставят. Я спрашиваю, почему — ничего не говорят. Оказывается, была срочная телефонограмма – откомандировать Паппеля, а куда – никто не знал. И командир полка и комиссар не знали, как мне сказать, что меня это может обидеть – формировал, делал и вдруг его откомандировывают. Потом мне сказа командир полка, что у меня есть приказ проехать Вам в штаб дивизии, а Вы нам скажите, кого Вы порекомендуете оставить на Ваше место. Я порекомендовал Фрадкина, которого я сам выдвинул на место своего заместителя. Он сначала отказывался от этого дела, все хотел уходить в кавалерию, потому что он сам кавалерист был. По званию он был младшим лейтенантом, а командиры рот были старшие лейтенанты. Их сначала смутило его звание, но я сказал, что если нужно, его можно переаттестовать, это волевой командир, боевой товарищ. Я пришел и сказал ему, чтобы он командовал батальоном, а меня вызывают. И я поехал в штаб дивизии. Там тоже никто ничего не знает. Говорят, что Вы направляетесь в распоряжение Московского военного округа, и тоже никто ничего не может сказать, почему и зачем.
Мое положение было неважное, потому что столько трудов положил в формирование батальона и вдруг меня вызвали. Иду в штаб Московского военного округа, там тоже ничего не говорят. Я волнуюсь, мне говорят: перейдете на другую работу. Я два дня ходил в Московский военный округ и только тогда мне сказали, что есть распоряжение ЦК партии формировать национальные части, а Вы по национальности эстонец, вот и будете там воевать, тем более что у нас нет командиров. Я говорю, что уже и говорить-то не умею по-эстонски. А понимать понимаете. Я поговорил с одним эстонцем. Спрашивают, ну как. Ничего, говорит хорошо. Мне приготовили распоряжение, и я поехал в Свердловск в распоряжение Уральского военного округа. Там я получил назначение командиром 1-го батальона 300 стрелкового полка 7-й эстонской стрелковой дивизии.
Приехал я в Камышловский лагерь, там еще никого не было. Лес кругом, холодные, нетопленные землянки. Начали мы в лесу формироваться. Это была очень тяжелая работа. Зимой в лесу, в холодных землянках, никакого имущества не было. А самая главная трудность была в том, что люди туда прибыли эстонцы, которые были эвакуированы и мобилизованы в Эстонии. А там советская власть была только один год, люди еще не имели представления, что такое советская власть, некоторые из них были еще настроены неважно, потому что не успели переменить свое капиталистическое мировоззрение. Во-вторых, когда они были эвакуированы, они попали в Сибирь в рабочий батальон. Люди копали землю, были голодные, босые, обозленные и среди них было много фашистских предателей, которые вели антисоветскую работу.
И вот получили мы такой материал, значит, из них мы должны были формировать эстонские войска. Эту работу мы проделали, сформировали, занялись воспитанием этих людей, перевоспитали, получили оружие и выехали на Калининский фронт, где воевали не плохо. Освободили Великие Луки руками эстонцев, за что на корпус получил благодарность от тов. Сталина, и больше тысячи наших бойцов и командиров награждены орденами и медалями правительства.
Я свой батальон сформировал, воспитал, обучил и воевал с ним. Тут у меня удачно получилось. Батальон воевал героически, в моем батальоне более 50 человек награжденных орденами и медалями.
Я был награжден первый раз 26/XII орденом отечественной войны I-й степени, а второй раз я была награжден тоже в декабре, но пока ордена у меня еще нет на руках. Передо мной была поставлена задача очень ответственная задача, я эту задачу выполнил. Командир полка сказал: поздравляю тебя с правительственной наградой. В это время я был ранен и про вторую награду ничего не знаю, сказали, что правительственная, а товарищи мне писали, что орден Красной звезды меня ждет.
Меня ранило в гор. Великие Луки. В тех боях у меня очень много было интересных боевых эпизодов, о которых я мог бы рассказать.
При последнем ранении у меня был поврежден позвоночник, до этого у меня правая нога выше колена и ниже колена была прострелена, бок тоже прострелен, но это были легкие ранения, я после них не выход из боя. Только когда мне перебили позвоночник и в то же время я был контужен, я потерял сознание и тогда меня 26 декабря 1941 г. вывели с поля боя в бессознательном состоянии и отправили в госпиталь, где я лежал до 20/VIII. 20/VIII выписался из госпиталя и сейчас снова еду в свою часть. В госпитале я был с 26/I по 20/VIII.
Паппель Герман Иосифович – 1908 года рождения, по национальности эстонец, член партии с 30 года, комсомольцем был в 23 года.
Военная подготовка – добровольно вступил в ряды красной армии, когда работал в Ульяновске на заводе «Металлист». Я с группой добровольцев наших просил отправить меня на Дальний Восток, где были в то время события. Но туда мне не направили, а направили в Тбилиси в 10-й железнодорожный полк в полковую школу, где я учился, затем учился при Закавказской пехотной школе, окончил ее и получил звание командира запаса. Служил там, потом заболел, оттуда меня демобилизовали в связи с болезнью.
Приехал в Москву в распоряжение Московского военного округа. Оттуда меня направили в депо Москва-Сортировочная, где я работал слесарем, помощником машиниста, машинистом, затем заместителем секретаря партийного комитета, культпропом.
Затем по решению Центрального Комитета партии я был мобилизован в счет 10 в аппарат управления НКПС к Землячке на контрольную работу.
Но каждый год примерно месяц-два я находился в армии на переподготовке. Таким образом я находился в запасе и все время был связан с красной армией, служил в запасном полку.
В 39-м году, когда началась мобилизация 7/IX, я опять пошел в армию. Я был командиром батальона 8-го железнодорожного полка. После окончания польской кампании меня опять отпустили в НКПС, поскольку транспортников возвращали обратно.
Я работал в разных управлениях НКПС. Последнее время я работал заместителем начальника Всесоюзной конторы стройводпневматики по политической части. Оттуда меня пригласили в райком, где я начал формировать Бауманский батальон.
Стенограмма беседы с т. ПАППЕЛЕМ 28.07.1943, командиром рабочего батальона Бауманского района 3-ей Коммунистической дивизии Московских рабочих