Апресян Цогик Кегамовна, 1916 года рождения.
Место рождения: Армения, г.Ереван
После окончания 10 классов, в 17 лет приехала в Москву, чтобы продолжить учебу в Московской консерватории. Сначала поступила в музыкальное училище при Московской консерватории, а через несколько лет, после отличного окончания училища, стала студенткой Московской консерватории.
Из воспоминаний ученицы Ц.Г. Парсамян (Апресян) М.Л. Витте: «В начале войны Цогик Кегамовна была студенткой Московской консерватории. Война началась 22 июня 1941 года, а уже в июле стали формироваться студенческие отряды: одни отправлялись на рытье противотанковых рвов, другие – на рытье окопов, иные уходили сразу на передовую. В Консерватории тогда же были организованы курсы медсестер, куда сразу, не раздумывая, записалась и Цогик Кегамовна. Вместе с подругами она училась оказывать самую первую помощь – обрабатывать раны, делать перевязки. К октябрю ситуация в Москве стала критической – фашисты неумолимо двигались к столице, город пустел с каждым днем – люди уезжали в эвакуацию, над улицами пахло гарью – это в учреждениях жгли документы. Цогик Кегамовна готовилась с отрядом добровольцев – преподавателей и студентов консерватории – отправиться на фронт».
Из воспоминаний Цогик Апресян (Парсамян): «Военное лето 1941-го года было трудным: не давали покоя беспрерывные воздушные тревоги. Наши занятия на курсах медсестер шли целыми днями. Вечерами мы несли дежурство в метро, в бомбоубежищах, госпиталях, по месту жительства или в Консерватории. Ночами готовились к занятиям. …
Когда в сентябре в Консерватории начался учебный год, бόльшая часть преподавателей уже была в эвакуации в Саратове, и я осталась без педагога. В один из первых осенних день, набравшись смелости, я зашла в 36-й класс и осторожно попросила Марию Вениаминовну Юдину стать моим учителем. После обстоятельного прослушивания Мария Вениаминовна дала свое согласие и сразу же предложила примерную программу занятий.
Однако приступить к ним всерьез нам так и не пришлось. Положение на фронте менялось стремительно, становясь все более сложным и тревожным для нас. Мой старший брат Ованес Парсамян, тогда инженер-электрик, метростроевец, вместе с которым мы жили, сообщил, что у них на работе создается добровольческий батальон, который должен был войти в состав одной из коммунистических дивизий, формировавшихся в те дни в Москве, и он уже подал заявление, чтобы его взяли в роту связи. Чтобы не теряться на разных фронтах, Ованес предложил Цогик вступить в их дивизию: медсестры везде нужны, а вдвоем им будет легче. Так и решили.
Через несколько дней оба отправились на пункт формирования батальона (Свердловского района), который располагался в Театре им. Ленинского Комсомола. Так я стала медсестрой медсанбата 3-ей Московской стрелковой коммунистической дивизии».
15 октября 1941 года Цогик пришла добровольцем в рабочий батальон Свердловского района вместе со своим стершим братом Оганесом.
Каждый день к добровольцам приходили делегации от разных московских предприятий с гостинцами и напутствиями. Среди прочих гостей были работники кондитерской фабрики «Красный Октябрь», которые принесли бойцам на дорогу шоколад и конфеты. Конечно, приходили друзья проводить бойцов на фронт. Поскольку день выступления был неизвестен, кто мог, приходил каждый день.
В декабре 1941 года – санитарка медицинской роты медсанбата 3 мксд.
Из характеристики: «Сандружинница с хорошей теоретической подготовкой, при привитии практических навыков может работать сестрой. Активна, дисциплинирована. Морально устойчива».
Из воспоминаний ученицы Ц.Г. Парсамян (Апресян) М.Л. Витте: «19 ноября 1941 года Цогик Кегамовна в составе дивизии прибыла в медсанбат, который располагался в здании школы недалеко от передовой линии фронта. Она вспоминала, что ей приходилось выполнять самую «грязную» работу медсестры и санитарки – мыть, отстирывать кровавые бинты (медикаментов не хватало), подавать раненым и выносить «судно»: война оказалась гораздо страшнее, жёстче, чем это виделось издалека. Помню, как Цогик Кегамовна рассказывала о раненых в госпитале, с какой теплотой вспоминала особенно запомнившихся солдат, да и они относились к ней как-то особенно трогательно, приветливо: Цогик Кегамовна была очень небольшого роста, а тогда-то выглядела совсем девочкой. Само ее имя Цогик по-армянски значит – маленькая капелька росы, росинка. Но как в росинке отражается солнце, так и Цогик Кегамовна излучала доброжелательность и поразительную жизненную стойкость. В школе, где располагался медсанбат, было пианино, и в короткие передышки Цогик Кегамовна стала играть. Она рассказывала, что, когда раненые узнали, что она учится в консерватории, то стали немного стесняться, старались поберечь ее руки, но зато просили ее играть, и Цогик Кегамовна играла популярные классические произведения, и мелодии любимых песен; это были ее первые публичные «концерты». Она говорила, что более внимательных и благодарных слушателей невозможно и желать. Цогик Кегамовна недолго проработала в госпитале: как только под Москвой стало немного полегче, вышел приказ Верховного главнокомандующего о демобилизации студентов старших курсов высших художественных учебных заведений, и Цогик Кегамовна вернулась в Москву, в Консерваторию».
То, что Цогик хорошо знали в медсанбате сыграло важную роль через три месяца в судьбе ее брата. В феврале, Ованес, боец подразделения связи, во время выполнения задания по восстановлению нарушенной телефонной связи между полками, получил тяжелые ранения в голову, руку и ногу. За недели тяжелых боев у него отросла борода, и врачи в медсанбате, куда он попал, увидев хорошо знакомую фамилию, подумали, что это отец Цогик. Ранение было столь тяжелым, что остро встал вопрос об ампутации левой руки. Однако врачи отнеслись особенно внимательно к нему как к отцу своей боевой сослуживицы, и сделали все необходимое, чтобы его рука была спасена. За боевые действия в битве за Москву Ованес Парсамян награжден Орденом Красной Звезды и медалью «За оборону Москвы».
Демобилизована в феврале 1942 года.
Из воспоминаний Цогик Апресян (Парсамян): «Весной 1942 года, после перелома на Московском фронте, я как студентка четвертого курса была демобилизована для продолжения учебы… После нескольких уроков моя учеба вновь была прервана: неожиданно я была вызвана в Ереван к больной матери.
С осени 1943 года, наконец, начались мои систематические занятия в классе профессора М.В. Юдиной. К этому времени в Консерваторию уже возвращались по вызову ее питомцы. Постепенно оживлялась консерваторская жизнь. Успехи Красной Армии поднимали настроение, и, хотя жизнь была нелегкой, продуктов по-прежнему не хватало, режим военного времени сохранялся, наш класс работал активно. Все мы – сестры Анжела и Иветта Бабакевхоян, Лидия Евграфова, Алла Воробьева, Лидия Газиян, Инна Макарова, Елена Тер-Гевондян и пишущая эти строки – занимались с большим увлечением.
Нередко на уроках Марии Вениаминовны присутствовали другие ученики, и тогда она проводила занятия с особым подъемом. Помогая нам прочувствовать суть и пафос музыкального произведения, она приводила интересные примеры, проводила параллели между музыкой и литературой, историей, философией, изобразительным искусством. Это расширяло наш кругозор и учило работать с разбираемыми музыкальными произведениями, полнее и глубже понимать их.
Первый в военные годы открытый вечер студентов М.В. Юдиной состоялся в среду 31 мая 1944 годы. Программа включала фортепианные концерты русских и советских композиторов. На мою долю выпал концерт № 1 до-минор, соч. 35, в четырех частях Дмитрия Дмитриевича Шостаковича. Как сказала мне Мария Вениаминовна, этот концерт непременно привлечет особое внимание слушателей: не говоря о том, что это шедевр современного музыкального искусства, это будет первое его исполнение на двух роялях в Малом зале Консерватории.
За несколько дней до концерта Мария Вениаминовна сообщила мне, что уже договорилась с Дмитрием Дмитриевичем о классном прослушивании, ибо в день самого концерта композитор должен был быть в Ленинграде. Эта новость сильно взволновала меня: Шостакович, наш кумир, придет специально слушать нашу игру, – об этом можно было только мечтать!
29 мая в 11 часов утра, уже отрепетировав с Марией Вениаминовной концерт, мы ждали композитора в нашем классе. Точно в назначенное время, деликатно постучав в дверь, Шостакович вошел, улыбаясь, в класс. Энергичным шагом подошел к нам, поздоровался и опустился на диван, готовый слушать. Его улыбка, простота и доброжелательность сразу успокоили меня. Весь концерт мы сыграли с большим подъемом, как со сцены. Автор слушал нас с большим вниманием. Как только прозвучал последний аккорд, он сразу попросил ноты. Быстро пролистав их и озабоченно просмотрев одну из страниц, он извинился:
– Здесь типографская опечатка. Видите ли, в контроктаве должен быть до-диез, а здесь его нет. Вообще, – добавил он, – вы исполняете в несколько ином стиле, чем задумано мною, но и ваше исполнение художественно вполне оправданно. Поздравляю вас и желаю большого успеха на классном вечере.
Снова извинившись, что из-за отъезда не сможет присутствовать на концерте, Шостакович попрощался со мной и вышел, сопровождаемый Марией Вениаминовной, из класса.
Даже оставшись одна, я не могла прийти в себя после игры. Несогласие композитора с интерпретацией концерта Марией Вениаминовной можно было понять. Мы старались исполнять концерт более певуче, легато, в особенности вторую часть – Lento. Эта часть с ее некоторым драматизмом и особенной выразительностью была мне особенно по душе. А Мария Вениаминовна аккомпанировала на втором рояле великолепно: казалось, звучит весь симфонический оркестр, так виртуозно воспроизводила она оркестровую палитру Шостаковича.
Через несколько минут Мария Вениаминовна вернулась. Настроение у нее было хорошее. На мой вопрос, не сказал ли Дмитрий Дмитриевич еще что-нибудь о нашей игре, она, лукаво улыбнувшись, сказала:
– Много будешь знать, скоро состаришься…
На открытом классном вечере я уже волновалась значительно меньше, и это не преминуло сказаться. При исполнении каденции в четвертой части я в какой-то миг забылась и, пропустив три строки, перескочила на другую страницу. Никто этого не заметил, и концерт был встречен аплодисментами. Когда же после концерта я стала сетовать о своем промахе Марии Вениаминовне, она удивилась:
– Как же я не заметила?! Правда, мне показалось, что каденция сегодня немного раньше закончилась…
Мария Вениаминовна обняла меня и поцеловала:
– Тем более молодец! А об этом никому ни слова!»
После окончания Московской консерватории работала там концертмейстером на хоровом отделении, а затем, перешла на работу преподавателем в Училище им. Ипполитова-Иванова, где проработала до 1967 года (долгое время она была заведующей фортепианным отделением).
Рано выйдя на пенсию, довольно часто выступала как пианистка в сборных концертах и соло, как тогда говорилось, «на общественных началах»; нередко с лекциями-концертами. Отчасти эта деятельность проводилась через Совет ветеранов ЦДРИ.
После окончания войны проживала в Киевском районе Москвы.
Приказом Министра обороны СССР от 06.11.1985 награждена Орденом Отечественной войны II степени.
Умерла в 2006 году. Похоронена на Кунцевском кладбище г.Москвы
Использованы материалы сайтов «3мксд», «Память народа», «Списки женщин, находящихся в дивизии» (ЦАМО, ф.1167, оп.2, д.6), «Бессмертный полк Ипполитовки», материалы из семейного архива Ц.Г.Апресян
Очерк создан в рамках специального проекта «Женские лица 3-й коммунистической». Проект реализуется группой учащихся ГБОУ «Школа №293 имени А.Т. Твардовского г.Москвы» (руководитель проекта – учитель истории Драхлер Александр Борисович).