В детстве он был мальчишкой романтического склада. Десятилетним впервые пошел навстречу жизненным испытаниям: начитавшись приключенческих книг, решил начать путешествовать.
Путешествие не удалось. Но удался первый серьезный разговор с отцом, бывшим матросом революционного крейсера. Широко раскрыв глаза, слушал Толька про 1917-й, 1918-й, 1919-й…
Комсомолец Анатолий Халин был верным товарищем, добросовестным членом организации. Страсти его особенно ярко проявлялись в спорте и в учебе.
Бои на ринге, парашютные тренировки и состязания по слалому прерывались лишь для того, чтобы сесть за книгу. Но усталым, расслабленным от бессонницы его никто не видел — даже после трудного ночного рейда по борьбе с хулиганством. О службе Анатолия в армейской школе радиоспециалистов ярче любых рассказов повествует фотодокумент.
Знаменательный день 18-летия Советской Армии. Под боевым знаменем части стоит Анатолий Халин. Рука держит древко. Командир части удостоверяет в надписи на обороте, что красноармеец Халин удостоен этой чести за отличные успехи в боевой и политической подготовке.
Случилось так, что ровно через шесть лет подтвердилась твердость этой руки, верность этого комсомольского сердца воинскому долгу.
1941-й. Октябрь. Столица. На самые подступы ее накатывается гитлеровское наступление.
Леля, собери меня… — коротко бросил Анатолий Евгеньевич жене, едва переступив порог комнаты.
Сборы были недолгими. В этой семье друг друга понимали с полуслова. Все было пережито. И все было ясно хотя бы потому, что Анатолий вновь достал на стола парашютный значок. Он не носил его последи но месяцы.
— Куда же ты?
— В коммунистический батальон, Леля…
— А хотел в парашютные…
— Тогда не пускали. Теперь выбирать некогда…
Через несколько недель Елена Николаевна Халина получила письмо: «Неожиданно меняем рубежи. Всем желаю всего хорошего. Анатолий.»
Это было последнее письмо родным…
«Тогда, как и сейчас, приближалась годовщина Советской Армии — двадцать четвертая.
Тогда к ней готовились несколько иначе.
— Халин, выступаешь со своими автоматчиками на поддержку батальона Верстака, — распорядился командир полка Довнар.
Оба склонились над картой.
— Новая Русса — это ключевая позиция немцев. Там — высота и большой гарнизон. Подступы сильно укреплены и насыщены огневыми средствами…
Командир автоматчиков лишь слегка повел бровью.
— Думаешь, пугаю? Ну, так слушай приказ: батальону Верстака, усиленному полковой ротой автоматчиков, форсировать реку, сковать гарнизон Новой Руссы. Задача: сдерживать немцев и не дать им прорваться в тылы дивизии, когда мы правым флангом обойдем их вот здесь — через Павлово и Сидорово. Там послабее участки. Вы — сковывающая группа. Контратаковать лишь в крайнем случае. Ясно ?
— Так точно!
И они расстались.
Навсегда.
В ночь на 22 февраля 1942 года части 3-й Московской Коммунистической дивизии, в числе которых были и подразделения полка Довнара, занимали исходные рубежи.
Но, чтобы скопать гарнизон Новой Руссы, батальону Верстака с ротой Халина, надо было перейти по льду реку, прижаться к самым подступам деревни как можно плотнее.
В тылах усиленного батальона становится на позицию полубатарея — единственная огневая поддержка.
Прямо от этой позиции подразделения разворачиваются в цепь и … пpoдвижение прекращается ураганным огнем противника.
Залегли.
Ползком одолели какую-то сотню метров.
Снег глубок и рыхл. Он не только затрудняет движение. Он делает его заметным противнику. А за этим — шквал огня…
Полночи такого движения, но до немецкого переднего края и даже до реки все еще далеко. Очень!
Вот уже в воздухе фашистские самолеты. Замолкают орудия поддержки — они не должны обнаруживать себя.
Наступающие прочно вдавлены в вязкую глубину снега. Потерь много. И растут они непрестанно…
Чувствуется, что фронт полка (а быть может, и всей дивизии!) также завяз и ударный правый фланг — тоже…
Наступление этого рассвета было страшнее любой тьмы!
— Только что ушли немецкие самолеты. Но почему же молчат гаубицы?
— Товарищ комбат, осталось одиннадцать снарядов!..
— Отставить огонь!..
А немецкий становится все сильней. Все больше на снегу фигур в страшных, неудобных позах — это раненые и убитые.
— Комбат, — говорит Халин, — дальше так нельзя. Мы потеряем всех людей и откроем тылы дивизии…
— Что предлагаешь?
— Атаку !
— А приказ?!
— Так ведь это и есть крайний случай… Прикрывайте нас огнем!
И не дожидаясь ответа, командует:
— Автоматчики — на лыжи! За мной марш!
Под свист последних снарядов навстречу шквалу немецкого огня помчались полковые автоматчики.
Едва перешли реку, как вдруг откуда-то справа цепь подрезал пулемет. На снег повалились первые убитые. Но командир мчался вперед, и цепь, броском догнав его, теряя бойцов одного за другим, продолжала атаку.
А командир видел: огонь вражеского пулемета становятся все точней, все убийственней.
Наступательный порыв не ослабевал, — командир н не сомневался в своих людях. Но если так продолжать — погибнут все… А за ним шли родные, близкие товарищи, воины, способные довершить начатое: автоматчики Борисов. Дорохин, Грайворонский, сержант Новоселов. Кузин, Суслов, младший лейтенант Набоков. Спасти их!.. Заставить замолчать пулеметный дзот!.. Спасти атаку!.. Спасти победу!.. А у него нет ни времени, ни гранат… По цепи пронеслось:
— Чащин, принимай команду!
Что командир идет на смерть, теперь нельзя было не заметить хотя бы потому, что огонь перенесен только на него одного. Жутким было это состязание слаломиста с пулеметчиком…
«Эх, еще бы снаряд!» — подумал, верно, не один в батальонной цепи
гильза еще за минуту до того, как вражеский дзот открыл себя, дымилась у орудийного лафета…
Весь участок замер. Раздавались лишь неистовый стук коротких пулеметных очередей и посвист мин, нащупывающих бегущего к цели Халина.
Вдруг — тишина. И стон, вырвавшийся из груди сотен атакующих: смолк пулемет, припала к снегу могучая фигура командира полковых автоматчиков…
Но что это? Снова заработал пулемет — это Халин поднялся в последний бросок, и… пулемет навсегда захлебнулся под его телом, рухнувшим точно — на амбразуру.
В страшной тишине раздается:
— Рота, за мной! За командира!.. — это Чащин повел людей на штурм.
Бросок. И полковая рота автоматчиков, остатки батальона Верстака захватили ключевую, неприступную позицию противника, открыв дивизии новый путь.
Так была ознаменована 24-я годовщина Советской Армии на боевом рубеже у деревни Новая Русса. Отсюда 3-я Московская Коммунистическая дивизия начала свое победное наступление.
В канун 40-й годовщины Советской Армии не случайно вспоминается подвиг младшего лейтенанта Халина. В нем ярко проявился облик героя нашего времени, воспитанника Ленинского комсомола, обычного советского человека, которому привелось свершить необычное.
Подвиг Халина не прошел бесследно. Удалось разыскать тех, кто был и тот трагический момент ближе всех к Анатолию Халину.
— Я находился в это время примерно в нескольких метрах от младшего лейтенанта, — рассказал 24 января этого года Н. Л. Ульяновский. — Выглядывая из-за своего укрытия, я видел впереди какое-то сооружение, к которому старался пробраться наш командир. В это время впереди и сзади упали три осветительные ранеты. Нас обоих взяли в «вилку». Я был ранен взрывом мины и потерял сознание…
Недавно найдено письмо старшины Зимина к Е. Н. Халиной. В нем рассказано, что младший лейтенант был снят с дзота, лежащим на груди.
Момент снятия тела героя с дзота заснял дивизионный кинооператор С. К. Галадж.
Вы видите ниже этот кадр.
Анатолий Халин навстречу смерти пошел сознательно! Люди, которые так же доблестно, как погибший герой, сражались под Новой Руссой, могли бы рассказать о происшедшем раньше подробно и документально. Но случилось так, что все они выбыли тогда из строя — ранеными или… убитыми.
Но у славы своя справедливость — у нее несмолкающий голос!
В восстановлении картины подвига, живых черт героя принимали горячее участие десятки простых советских людей: соратники Халина по оружию, работники архивов н Центрального адресного бюро, бывшие соседи семьи Халиных по квартире, член совета ветеранов 3-й Московской Коммунистической дивизии Герман Паппель, наш корреспондент А. Берман и многие, многие другие. Большинство из них ранее не знали Халина, но услышав впервые о его подвиге, они уже не могли быть спокойными до тех пор. пока он не стал достоянием всех.
Шестнадцать лет назад дивизионный поэт писал:
Средь сотен и тысяч бессмертных имен
Мы Халина имя храним.
Он вел свою роту со склона на склон,
И рота шагала за ним.
Он сердцем упал на немецкий дзот,
И грудь его, как броня,
Укрыла друзей, идущих вперед,
От вражеского огня.
Он знал, что даром не пропадет
Ни кровь, ни солдатский пот,
Он знал, что Родина эту смерть
Бессмертием назовет…