Т. Некрасов
Глухо доносятся до Молвотиц раскаты орудийной канонады. Фронт отодвинулся на запад, но кровавые следы напоминают и сейчас о недавнем пребывании здесь фашистского зверья.
С первых дней своего хозяйничания гитлеровцы воздвигли в центре поселка виселицу, на которой в числе других был повешен 18-летний партизан Степанов.
Окровавленный, со следами пыток он смотрел смерти с высоко поднятой головой. Когда его поставили на скамью и накинули на шею петлю, он громко произнес : «Смерть немецким оккупантам! Да здравствует товарищ Сталин!».
Палачи пришли в ярость. То медленно затягивая петлю, то снова ее ослабляя, они не давали своей жертве задохнуться и растянули эту казнь.
За неделю до вступления в Молвотицы частей Красной Армии фашисты вывели за деревню 94 пленных раненых бойца и командира и зверски расправились с ними. Неестественные позы трупов, запекшиеся, зияющие раны, кровоподтеки и ожоги на телах замученных воинов красноречиво рассказали о происшедшей здесь трагедии.
Но не только бойцов Красной Армии зверски замучили.
Заброшенные землянки они превратили в карцеры, где чинили расправу над мирными жителями. Колхозницы Нина Зверева, Люба Рыбина и колхозник Александр Ларенков были брошены в карцер за то, что отказались пилить дрова для комендатуры. Все, находившиеся в карцерах, жестоко избивались и по нескольку дней не получали пищи.
По кровавому следу палачей
В Маревском районе было несколько лагерей военнопленных. Пленные находились в ужасных условиях. Жили они на скотных дворах, спали на соломе, печей не было. Кормили пленных разными отходами два раза в день.
Военнопленные использовались на дорожных работах. Трудились они по принуждению оккупантов по 14-16 часов в день. Тех, кто не выполнял непосильную норму, палачи подвергали телесным наказаниям, обессилевших — расстреливали.
В Молвотицах была больница на 45 мест. Отступая, фашисты сожгли ее вместе с больными. Гитлеровские изверги использовали советских военнопленных как мишени на практических занятиях по стрельбе, тренировались по живым целям.
Вот что собой представлял новый фашистский порядок на оккупированной территории. Кто же завел его ? Таких много. Помимо фашистской верхушки, было немало исполнителей. ставленников оккупантов. В упомянутом выше деле №356 называется немало немецких фамилий и фамилий предателей советского народа. в том числе Алексей Тунаев, Николай Ефимов, Александр Лосев, Иван Лобанов, Тимофей Григорьев, Петр Собакин, Павел Степанов и Николай Пученков.
Но мне хочется более подробно рассказать о фашистском полковнике Максе Ноахе. Он был кадровым офицером гитлеровской армии.
Опьяненный первыми успехами, Ноах продвигался в глубь нашей страны. Его кровавый след тянулся в сторону Холма. Отсюда неприятельский полковник думал двинуться на столицу нашей Родины Москву. Не вышло. Получив сокрушительный удар у стен старинного русского города, Ноах повернул на север.
Во сне и наяву он пытался прорваться к революционному Ленинграду. Ноаху опять не повезло. В лесных боях, навязанных ему советскими воинами. Ноаху было нанесено очередное поражение. Гитлеровец повернул своих вояк на запад. Пытался закрепиться на маревской земле.
Свой штаб Ноах разместил на склоне оврага у деревни Старое Гучево. Условно возглавляемый им гарнизон назывался «Макс». Недолго находился Ноах здесь. Но невинной крови тут было пролито много. В феврале сорок второго года московские добровольцы разбили ноаховский штаб.
Полковник бежал в сторону Залучья. По дороге он растерял секретные штабные документы. Они попалив руки посланцев столицы. Один документ, подписанный Ноахом 10 января 1942 года, назывался «Инструкция по борьбе с партизанами и надзору за гражданским населением». Во вводной ее части говорится:
«За последнее время усилилось нападение партизан на военнослужащих и движение гражданского населения по дорогам из одного пункта в другой». В этом Ноах усматривал «угрозу безопасности немецких войск и благоприятствие осведомительной службе местных партизан».
Фашистский полковник отменил в местах расположения подразделений полка «все до сих пор действовавшие слишком мягкие распоряжения и установил новый режим. Но его приказу «каждое гражданское лицо, которое появляется в «запретной зоне» после указанного срока без сопровождения немецкого солдата или полицая, расстреливается» .
Границы «запретной зоны» обозначались щитом и черепом с выпиской из приказа. Ноах установил и «закрытые зоны». В них движение гражданского населения из деревни в деревню разрешалось лишь с рассвета и до сумерек, да и то лишь в сопровождении военнослужащих или полицаев. Нарушители ноаховской инструкции расстреливались на месте.
Словом, советским людям запрещалось ходить по родной земле. Фашистский полковник ввел специальные удостоверения. Долгосрочные по распоряжению Ноаха выдавались тем, кто заслужил у гитлеровцев особое доверие.
Следует сделать оговорку, что таких было немного. Из сохранившихся документов известно, что некий Смирнов принадлежал к числу вражеских диверсантов. По заданию фашистов он вместе с другими провокаторами следил за приближением советских воинов, расположением их штабов и сигнализировал об этом врагу.
Вскоре негодяи были пойманы с поличным. Они получили все то, что им полагалось по законам военного времени за измену Родине. Отобранные у них документы принесли немалую пользу нашим разведчикам.
Продолжим разговор о называемых рабочих удостоверениях. Они выдавались сроком на две недели.
Их получали те граждане, которые под ружьем эсэсовцев направлялись на лесные работы. У гитлеровцев, которых стали гнать с Новгородской земли, была большая потребность в строительных материалах, шедших на сооружение оборонительных укреплений и всевозможных переправ. Вот они и гнали мирное население на лесные работы.
Выдавали гитлеровцы удостоверения и на один день. Они были действительны только с рассвета и до сумерек. Нарушители арестовывались и направлялись в полевую жандармерию для расправы.
Макс Ноах действовал свинцом и пряником. Чтобы поймать на удочку легковерных людей, он обещал вознаграждение тому, кто будет помогать ему в борьбе с партизанами, указывать местонахождение складов с боеприпасами и продовольствием.
Иуды-предателя не оказалось. Последовало очередное распоряжение Ноаха. В «заградительной зоне» он запретил мирным жителям днем выходить из деревень, а ночью из своих домов. Нарушители, как и следовало ожидать, расстреливались по приказу Ноаха, на месте.
Таков был «новый порядок» фашистов на оккупированной ими советской территории. И все-таки гитлеровцам не удалось сломить волю советских людей к победе. В тылу им не давали покоя местные партизаны, с востока наседали советские воины.
Оккупантам было туго. Об этом, в частности, свидетельствуют солдатские письма близким и родным.
Вот что писал унтер-офицер Альберт своей матери:
«Тяжелая борьба с русскими потребовала много наших жертв. До сего времени мне везло. Холодно до окоченения, а глубокий снег делает борьбу еще тяжелее. Я не желаю ничего другого, как вернуться домой живым. Наш лейтенант погиб. В моем отделении было девять человек, а осталось только трое. Остальные убиты, обморожены или тяжело ранены».
Питались гитлеровские солдаты плохо. У них не было теплой одежды: шинели тоненькие, старенькие. Вместо теплых шапок они имели грязные тряпки для обертывания головы и ушей. Перчатки получали не все, да и то плохого качества. Белье офицеры не меняли по два месяца, не говоря уже о солдатах.
Захваченные в плен фашисты своей грязнотой и вшивостью вызывали чувства отвращения. У гитлеровцев появились заразные болезни: язва, опухоли, дизентерия. Ряды фашистских войск с каждым днем таяли. Один из командиров рот в донесении сообщал:
«В роте остался один офицер, девять солдат. Состояние роты очень плохое. Все люди истощены от недоедания. Из девяти человек семь обморожены. В роте нет ни одного унтер-офицера. Есть только один старший ефрейтор. Но он не может командовать отделением».
Примерно точно такое же положение было в каждом подразделении полка, которым командовал Макс Ноах. Его часть входила в состав 123-й пехотной дивизии. О том, что она собой представляла, видно из обращения командира 2-го армейского корпуса графа Брокдорфа, генерала от инфантерии, к ее солдатам.
«Примерно год, — извещал он,- как была организована наша дивизия. 22 июня 1941 года вы перешли границу левее второго армейского корпуса. В то время нашим командиром был генерал Лихель. В конце июля дивизия вошла в состав 2-го армейского корпуса.
В начале августа генерал Лихель был ранен. Вслед за этим ваша дивизия получила высокую оценку, которая выразилась в награждении генерала Лихеля Рыцарским крестом.
Затем вашим командиром был генерал Раух. Следовали тяжелые и неблагодарные недели. После взятия Холма дивизия должна была держать особенно трудную позицию. В то время как другие дивизии корпуса могли в сентябре победоносно продвигаться на север, 123-я пехотная дивизия должна была очищать леса и защищать фланг корпуса.
Последние задачи привели к тяжелым лесным боям… В эти дни перед дивизией стояли особенно трудные задачи и в наступлении и в обороне… Наш фюрер вновь отметил доблесть дивизии тем, что наградил генерала Рауха орденом Рыцарского креста».
В этом обращении к солдатам граф Брокдорф подчеркивал, что он не знал «больше ни одной дивизии, командиры которой один за другим были награждены орденами Рыцарского креста в течение какой-нибудь четверти года». Командующий неприятельским корпусом «по праву чувствовал особую гордость». Он призывал солдат и в дальнейшем действовать «за фюрера до окончательной победы».
Обманывая личный состав и возводя клевету на советских воинов, граф Брокдорф утверждал: «Бои прошедших месяцев показали вам, что русский солдат является безвольным инструментом в руках своих комиссаров. Мы находимся в разгаре зимы в глубокой пустыне разоренной страны… Мы выстоим суровую зиму. Мы отразим наступления, которые, несомненно, не раз будут иметь место. Затем мы снова перейдем в наступление, чтобы окончательно повергнуть большевиков наземь».
Граф, переоценивая свои возможности, явно просчитался. История жестоко посмеялась над ним. Фашистская армия на маревской земле истекала кровью. Ее солдаты гибли от холода и голода. У ограбленного ими местного населения уже нечего было брать. О том, что творилось в фашистских подразделениях, видно из одного приказа командира одиннадцатой роты первого полка войск СС:
«С тех пор, как я принял роту, случаи воровства, в такой мере участились, что я не узнаю своей одиннадцатой роты. Мне кажется, что я командую скопищем преступников, а не ротой СС, которая, как будто, является отборной частью немецкого народа».