С началом войны рабочие завода стали сплачиваться и вести плодотворною работу под лозунгом: «Все для фронта». Завод наш работал не плохо. Особенно это чувствовали коммунисты. Я тогда был рядовым коммунистом в цехе. У нас очень часто собирались собрания. Мы чувствовали, что нужно работать более усердно, чтобы сделать все для фронта.
В 7-м цехе коммунисты Королев Сергей, Морозов Федор были зачинщиками. Они пошли на фронт по первой партийной мобилизации. Оба они погибли. Вскоре на место погибшего мужа пришла на ту же должность жена погибшего Королева, она работала плотником цеха. Жена заменила фронтовика мужа. Кроме Королева и Морозова, из цеха ушел по первой мобилизации и Иванов Иван Кузьмич.
Проводилась запись добровольцев в народное ополчение. Рабочие уходили в ополчение, но фамилий их я не помню.
14 октября меня вызывают в партбюро. Членами партбюро были Смыслов, Сергеев. Они говорят:
— Тов. Егоров, Москва в опасности, надо итти защищать Москву.
У них был приготовлен список.
Я говорю:
— Что для этого нужно?
— Нужно итти на фронт.
Я говорю:
— Есть итти на фронт. Куда прикажете итти, пойду, не задумываясь ни на минуту.
Семья моя жила на даче, а в Москве я только получил квартиру и не успел перевезти семью и вещи. Когда получил приказ, что нужно итти немедленно, как только будет получено сообщение, я за полтора суток съездил на дачу, перевез вещи, а 16 октября меня вызывают — нужно итти. Я еду трамваем, схватываю жену и детей, привожу в Москву, сажаю на чемоданы, а сам уезжаю.
— Куда?
— На фронт.
Тут же ушел в 410 школу. Там начали формировать часть: записали фамилию, имя, отчество, партийность. Тут мы ночевали одну ночь. На машине нас перевезли в академию им. Тимирязева.
Я попал во взвод лейтенанта Малыгина. Он мне говорит:
— Будь моим политруком взвода.
Я говорю:
— Подожди, ты же командир взвода.
Я стал приглядываться к народу, к бойцам, но приглядываться особенно нечего было, потому что процентов 60 было коммунистов и процентов 30 комсомольцев. Недели две я был рядовым бойцом.
Между прочим, нас снимали для кинохроники, снимали формирование частей. На снимке хорошо видно, как Малыгин выдает обмундирование. Мы получили обмундирование бу /бывшее в употреблении/, разношерстное обмундирование.
Потом командир взвода говорит мне:
— Я тебя командирую на завод для получения подарков.
Наш завод очень хорошо снабдил мобилизованных коммунистов теплыми вещами. Я приехал к тов. Титову. Он дал указание, и я получил 16-20 теплых фуфаек, пар 30 перчаток, теплых шарфов, белья, простынь. Нагрузили целую машину.
Привез и разделил своим бойцам подарки от завода Москабель.
Не знаю почему, недели через полторы меня вызывает командир роты и спрашивает :
— Ты откуда? Член партии? Я хочу тебя поставить на должность писаря.
— Какой же я писарь, я механиком работал.
— Раз грамотный, садись писарем.
Тут началась самая тяжелая работа по формированию. В течение месяца народ приходил, уходил.
У нас было много девушек, причем девушки, не окончившие институт. Приходилось работать очень много, работали днем и ночью, по два часа в сутки спали.
Не прошло и двух недель, как меня командир роты делает каптинармусом-писарем.
Путь наш один и тот же с тов. Малыгиным.
Здесь я подружился с товарищем по службе Андреевым Николаем. Я его звал Коля. Он был рыжий, молодой. Он мне помогал работать писарем. Он у меня запечатлелся в памяти. Он погиб буквально на моих глазах. Это мой фронтовой товарищ. Мы с ним делили горе и радость, спали на одной постели, он помогал мне в работе.
Когда мы попали в Тимирязевскую академию, здесь, не считаясь с рангом и званием, все копали окопы, строили оборонительный рубеж с раннего утра до поздней ночи, несмотря ни на какую погоду. Как раз начались дожди, непогода.
Из академии мы перешли на станцию … Был очень дождливый день. Командир батальона Пшеничный приказал нашей роте отправиться в поход. Мы все были поражены: зачем итти, когда можно поехать, есть транспорт, у нас свои машины, можно было поехать поездом. Мы шли с раннего утра, часов с шести до ночи. Он специально вел нас зигзагами. Там, где можно было пройти суше и ближе, он нас не вел. Мы пришли все мокрые, грязные, оборвавшиеся. Когда мы там собрали партийное собрание, он сказал:
— Мы сегодня провели поход. Этот поход даст нам выдержку. Мы шли дальше, больше, специально в этот день.
Тут я понял, зачем мы совершили этот тяжелый поход, нужно было себя приучить к трудностям.
Мы там пробыли несколько дней и вернулись на кирпичный завод. Я особого задания не получил. У нас часто бывали партийные собрания. Ставился вопрос о сплоченности коммунистов. Нас информировали о приближении немцев к Москве. Перед нами ставили задачи. Трудно нам приходилось. Нужно было следить за людьми. Несмотря на то, что в основном были коммунисты, попадались среди нас чужие люди. Приходилось выслушивать разговоры бойцов.
Нас перебросили в деревню Лужа. Я был писарем и каптинармусом, жил с командиром в одном доме. Кроме того, я был парторгом и нес сторожевую службу. Командир роты говорил:
— Успевай делать все.
Половину суток я находился в роте, половину суток — на рубеже, рыл окопы, сидел в окопах.
Когда немцы наступали к Химкам и с Химок прямой наводкой били на наш рубеж, было большое тяготение у наших уходить. Под видом раненых многие бежали. Нас, коммунистов, направили на шоссе патрулировать, проверять, задерживать. Мы задержали 2 лейтенантов и 6 бойцов на лошади. Едет тройка лошадей очень быстро. Нам показалось непонятно: если везут раненых, то едут медленно, Мы задержали их.
— Мы едем по специальному заданию.
— Где ваши документы?
— Документов нет.
Мы по телефону сообщили. Мы задерживаем, а они проверяют. Мы звоним по телефону командиру батальона:
— Прорвался неизвестный обоз, едет в Москву.
А там выставили заставу, задержали, и оказались два лейтенанта и 6 бойцов — дезертиры с фронта.
Они с собой везли ценные вещи. Их арестовали.
Боеприпасы мы брали с собой. В окопах было сделано хранилище, где лежали гранаты. Личное оружие было с собой: винтовка, пара гранат РГД. Остальные гранаты были в специальном хранилище в окопах. Я сменялся, передавал оружие товарищу, а со своим уходил.
Здесь мы наступления не делали.
Однажды нам подвезли горячую пищу. Мы вылезли пообедать, в это время нас обстреляли немцы с самолета, среди бела дня.
Тут меня отозвали во взвод Малыгина. Заместителем моим оставили Колю Андреева, Меня направили с Малыгиным под Дмитров на охрану минных полей. Там был большой участок, километров на 7-8.
Расставили мы посты. У каждого моста мы заложили тол, провели соответствующие шнуры. Цель была такая: на случай наступления немцев, мы преграждаем им путь и взрываем мосты. Такая нам была дана инструкция.
На посты хватало рядовых бойцов. Я был младшим лейтенантом. Мне Малыгин поручил проверку постов.
Я с раннего утра отправлялся пешком, иногда на лошади, проверять посты, в каком положении мост, не угрожает ли ли ему опасность со стороны, в особенности как себя ведет шоссе. Первое время ходил днем, а потом ходил и ночью.
Был один случай, когда подошел к мосту и обнаружил бойца, сидящего, можно сказать, на пороховой бочке. Я обалдел, когда увидел. Он мог, взорвать себя и окружающее население. Я предупредил это несчастье и сообщил лейтенанту Малыгину, за что я получил благодарность, а тот боец получил наказание.
После этого мы были отозваны в Новую Лужу. Здесь мы переформировались. Отсеяли старые возрасты. У нас был разношерстный состав по возрасту: были бойцы 1892 г. рождения и 17-18-летние девушки. Нам было указано отсеять старые возрасты и очень молодые, отобрать самый цвет. Среди девушек было недовольство, что мы их отсеяли. Я знал, что мы формировали часть для фронта. Когда об этом узнали девушки, они пришли со слезами к командиру батальона, чтобы он их оставил в части. Из 18-ти девушек, находившихся в роте, оставили 5, причем одну послали в санбат, остальных оставили бойцами.
Тут мы переформировались, получили обмундирование и отправились 1 февраля на фронт через Москву. Станцию назначения знал командир роты и я. Я как писарь получал все сведения. Знал также политрук роты. На пути следования наш секрет узнал, очевидно, враг и приготовил нам на этой станции «подарок». Но в то же время узнали и наши, что станция назначения известна противнику. Нас высадили раньше, хотя мы все возмущались, почему мы не едем до станции, где должны были высадиться. Нам сообщили, что неприятель приготовил на той станции бомбы. Нас высадили раньше, и мы пошли пешком.
Шли через озеро Селигер, которое замерзло.
В бой мы пошли вместе с Малыгиным. Когда мы еще не вступили в бой, не доехали до линии, у нас выбыл из строя старшина роты: нас обстреляли немцы, и его ранило. Командир роты передал по цепи, чтобы я принял обязанности старшины. Я принял роту и пошел в наступление в должности старшины роты.
Приняли бой в деревне Сидоровка. Этот населенный пункт взяли.
У меня было много работы. На мне лежала обязанность давать сведения о боевом и продовольственном питании, о снабжении одеждой. Но с меня не снималась обязанность участвовать в бою. В моем распоряжении были четыре лошади.
Когда мы вышли, был мороз до 30°. Наши коммунисты сняли шинели, все сбросили, оставили только боеприпасы.
Перед боем политрук провел митинг, где говорил, что на нас лежит большая ответственность.
Коммунисты, комсомольцы, в том числе девушки, сбросили шинели, все лишнее и пошли в бой. Я оставил на лошадях ездового, а сам пошел в бой.
Первый бой прошел удачно. Деревню взяли. У нас выбыло из строя немного, потому что мы пошли в наступление рано утром, застали неприятеля спящим в деревне. Как правило, немцы и на фронте соблюдали порядок спать раздеваясь. Я целый месяц рубашки не снимал. Мы их застали почти в. нижнем белье.
Эту деревню взяли, прошли в деревню Павловка. В этот день взяли два населенных пункта. Тут мы потеряли порядочно бойцов.
К вечеру я дал сведения: из 154 штыков в роте я дал сведения на питание 117.
На следующий день рано утром, в 3 часа был приказ наступать на деревню Сидоровка. Мне было задание обеспечить боепитание и горячую пищу. В моем распоряжении были четыре лошади и кухня. Я дал приказ своим подчиненным, проверил боепитание, продукты были получены, и мы отправились в бой.
Я был в линии взвода. Потом получаю по цепи приказ: так как наш обоз был разбит, мне было приказано доставить боепитание на передовую линию.
В разгар боя я пополз в батальонную базу, которая находилась в деревне Сидоровка. По дороге взял лошадь, которая была в обозе, нагрузил боеприпасами, взял ездового и передвинулся под ураганным огнем к передовой линии. Осталось до передовой линии метров 500. Мою лошадь снайпер убил. Получилось так, что после деревни Сидоровка наша часть вклинилась в опушку леса. Силой огня ПТР и минометного огня немцев из дер. Бутылкино выбили. Они, имея задание не сдавать этот участок, так как следующий населенный пункт слишком далеко, они решили отступить в тыл, засесть и уничтожить весь наш транспорт.
Я пробираюсь со своей лошадью к линии фронта, а мою лошадь убили. Выполнить приказ нужно. Мы с ездовым начали ползком передавать боеприпасы. К концу дня мы сумели доставить 4 ящика гранат и 8 ящиков патронов, процентов на 95 задание было выполнено.
При последнем заходе я был ранен. Я был ранен в лощине и лежал там до следующего дня — 16 часов. Это место простреливалось. Наша часть ушла вперед, другие части не подошли. Утром следующего дня я был подобран и оказался в дер. Бутылкино. У меня были все документы: ротные сведения, о коммунистах, о численности роты. У меня было очень много личных документов, которые я уничтожил, оставил только партийный билет.
Меня доставили в дер. Бутылкино, где лежал раненый командир роты. Там же лежал наш связной Батаногов. Я доложил командиру роты, что я ранен: «Кому прикажете сдать документы?»
Он вызвал нового связного Федотова. Я ему сдал дела старшины.
На этом моя боевая жизнь кончилась.
После этого я был отправлен в г. Осташков, Кувшиново, потом в Москву. В Москве лечился 3 месяца. В мае 1942 г. вышел из госпиталя. Комиссар госпиталя направил меня на курсы средних командиров. Я ходил еще с костылями, у меня перебита правая нога. Я получил командировку на курсы средних командиров, которые находились в Чебоксарах Чувашской республики.
Из Чебоксар я был направлен в г. Цыпильск, где стоял наш полк. Командир полка направил меня к политруку, а тот направил меня на курсы. Но так как курсы заканчивали свою работу, оставалось две недели до выпуска, мне предложили пока остаться дублером командира взвода. Я занимался неделю. Вызывает меня комиссар батальона и говорит:
— Тов. Егоров, ты член партии?
— Член партии.
— Принимайте роту, как политрук.
— Я приехал учиться. Он повторяет:
— Член партии?
— Член партии.
Командует: «Кругом».
Я пошел к начальнику штаба, получил назначение и принял 3-ю роту 2-го батальона 1-го запасного полка. Принял роту, имея пока звание старшины. Мне пришлось в роте заниматься партийной и политической работой. Я проводил политзанятия.
Проработал месяц. Вызывает меня комиссар полка и переводит меня в другую роту, тоже самое политруком, но уже на более сложную работу — политруком и парторгом.
После упразднения института комиссаров я перешел на работу парторга батальона, с которым я переехал в г. Ржев на ту же работу. Там мы проводили боевые учения, готовили бойцов на фронт.
Там при боевых учениях я получил второе ранение: мне ранило левую ногу, раздробило кость. После этого я выбыл из армии.
Я демобилизовался из армии в июне 1945 г. В августе 1945г. пришел на завод в тот же цех на ту же должность.
Хочется отметить коммуниста нашего цеха Бессонова.
Когда он пришел в роту, ему очень хотелось быть пулеметчиком. Спал и видел пулемет. Его сделали пулеметчиком ручного пулемета. Под деревней Павловкой он погиб. Он был контужен и смертельно ранен. Я от пулемета оттащил его, утащил под мост, он там умер.
Второй доброволец Николай Андреев. Он шел лесом в наступление, винтовка наизготовку. Вражеская мина упала в 12 шагах от нас. Она разорвала его на куски. Два моих друга-фронтовика погибли в этой деревне.
Егоров В. Г.. инженер-механик по монтажу оборудования завода Москабель, до войны — цеховой механик по эксплуатации, 1902 г. рождения, образование среднее, Член ВКП/б/ с 1933 г.