Подошел эшелон с артиллерийским полком нашей дивизии. Только стали выводить лошадей из вагонов — воздушная тревога! На разъезде было много паровозов под парами. Они загудели на разные голоса. По эшелонам сигнал воздушной тревоги. А это значит — вытаскивай свои пулеметы и будь готов к бою. А они у нас были в разобранном виде. Собрали мы их в один момент — и наружу, каждый на свой боевой пост. Тут налетели немецкие самолеты и начали бомбить. Бойцы-стрелки выстроились цепью вдоль стенок вагонов и били по немецким самолетам из винтовок и автоматов, как только они опускались, пикируя на вагоны. Лошади сразу забесновались — бились, вырывались из рук коновязов и очень нам всем мешали.
Охваченный жаждой боя, я только поймал немецкий самолет на мушку своего пулемета и уже предвкушал сладость, как полосну я фашистского стервятника каленой очередью из своего пулемета, как вдруг одна из лошадей бросилась прямо на мой пулемет и я едва не убил ее. Проклял я эту чертову коняку до седьмого колена! Воздушную атаку немцев мы отбили и очень-очень были горды. Немцы улетели, не сбросив свои бомбы.
Ночью приехали на станцию Черная. Выгрузились в темноте. Нам указали маршрут. Оказалось, что станцию Горовастица немцы разбомбили, и нам пришлось выгружаться на Черной. А это еще более удлинило наш маршрут. Предстояло пройти пешим порядком — сделать марш 150 километров по разъезженной, расхлестанной, лесной, фронтовой дороге. Дорога деревенская, колеи глубокие и для санных полозьев. А у пулеметов полоз узкий, везти их по такой дороге было очень трудно и тяжело. Местность к тому же оказалась холмистая, с частыми крутыми спусками и подъемами по дороге. Шли мы с полной выкладкой. Мы за три дня в пути в вагонах уже поотощали. Кормились два раза в сутки, нерегулярно, на случайных остановках. Ехали по 45 человек в вагоне, со всей амуницией. Теснота была ужасающей. Спать более или менее нормально было совершенно невозможно.
К утру остановились мы на привал в одной деревне и в первый раз за эти дни улеглись как следует. Но поспать пришлось очень мало. Марш был ускоренный, и снова приказ — в путь!
Природа изумительной красоты! Густые, заснеженные леса, холмы, сверкающий на солнце белейший снег… Но — дорога с горы на гору, снег глубокий, рыхлый, сыпучий… Тащили мы свой пулемет и выдыхались ужасно. Под горку пулемет сам катился на своих полозьях. Ребята разбежались с горки следом за ним… Пулемет разлетелся и с ходу сбил одного бойца, сломал одну из своих лыж. Это было истинное бедствие. Тащить пулемет на сломанной лыже стало еще тяжелее. Добрались до Горовастицы. Пить ужасно хотелось. Колодец — один-единственный! Из него заправлялись и шоферы, черпая воду теми же ведрами, что и… бензин. Вода пахла бензином. Пить ее было невозможно.
После Горовастицы идти стало еще тяжелее. Дорога настоящая фронтовая — единственная. По обочинам дороги стали попадаться много отставших, выбившихся из сил бойцов из идущих впереди стрелковых рот. Мы шли замыкающими. Мороз был крепчайший. А мы — насквозь мокрые от пота. И тут привал. Упадешь в снег, как в мягкое кресло, совершенно без сил. Отдыхаешь с наслаждением. Но скоро начинаешь застывать; белье, мокрое от пота, промерзает.
Пулеметчики начали «сдавать»… Первым вышел из строя наш 45-летний командир отделения — дядя Вася, Васильев Василий Иванович. Поскользнувшись под гору, он упал и напоролся боком на саперную лопатку. Его пришлось отправить в обоз. Тащили пулемет я. Женя Морозов, Монька Гехсбарг и еще двое. Среди них — разжалованный повар. Набедокурил он чего-то на кухне, и его послали «проветриться» в наше отделение. Когда народ стал совсем выдыхаться, пулеметы стали цеплять к лошадям. Но наш пулемет со сломанной лыжей цеплять к лошади было нельзя. К нам пришли на помощь другие ребята — братья-пулеметчики. Совершенно выдохся Коля Монахов. Его тоже тащили под руки, и сами выдыхались еще больше. Он просил бросить его по дороге. Но мы не могли и не хотели так поступить с товарищем. К нашему счастью, нас догнал на машине командир полка Довнар. Он ездил по дороге на машине и сам подбирал отстающих. В машине были и Наташа с Машей. Они вышли и помогли Коле Монахову войти в машину, увезли его с собой.
Спрашивали мы по дороге, сколько верст до ближайшей деревни. Встречные прохожие говорили — семь! А оказалось все 14. Каждый встречный прибавлял по версте. Так мы добрались до деревни Святок. Было уже 12 часов ночи. Деревушка под горой. Мы бегом под гору и первые ворвались в нее. Развернулись и с ходу — марш! — в один дом. Стучим, хозяева не пускают. Все-таки мы втерлись! И тут же расположились всем расчетом. Пулемет поставили в сенцы, заперлись накрепко, переоделись в сухое и — спать. Какое это блаженство! Двое ребят влезли к деду на печку, двое на полу у печки, я — на лежанке. Тепло, благодать! Уснули как убитые.
Но тут налетело полковое начальство. Подняли! Я был первым номером — значит, замещал выбывшего из строя командира отделения. Это было в три часа ночи. Подняли нас по приказу и снова в путь. Шли до 12 часов дня. Пришли в село. Там снова мельком встретились с Наташей и Машей, перекинулись ласковыми, ободряющими словами и расстались.
От деревни Святок начинается озеро Селигер. Оно застыло и было укутано глубоким снегом. Перешли его по санному пути. День был солнечный, ясный. Идем без маскировки. Вдруг — воздушная тревога. А мы как на ладони! Но немцы пролетели на большой высоте: очевидно, возвращались с бомбежки пустые. Мы шли по озеру Селигер […]. В нашем отделении шла комсомолка-санитарка Маша. Она доблестно делала весь этот марш вместе с нами (правда, без всякой поклажи: нести мы ей ничего не давали).
Остановились в одном селе. Хозяйка попалась добрая, ласковая. Машу она уложила на кровать, а нам постелила на пол перину. Только подумать! Мы улеглись на перину и проспали часов семь. Тут нам сказали, что наша дивизия входит в состав 1-й Ударной армии, что будем прорывать фронт и уйдем в глубокий тыл врага. Эта цель пришлась нам очень по душе. Последний день марша был особенно тяжелый. Надо было непременно дойти до деревни Мамоновщина. Нас торопили. Мамоновщина оказалась битком набита войсками. Нас без отдыха двинули дальше. А уже до Мамоновщины мы шли по местам недавних боев, по разбитым, сожженным немцами деревням: две-три целые избы и… трупы, трупы. В лесу смрад. Впервые увидели трупы немцев и белофиннов. В Мамоновщине мы встретили полковой штабной автобус. Зашли погреться. Подходим — видим Наташу и Машу живыми и невредимыми. В этот день было сделано на лесной дороге покушение на командира полка. Из лесу обстреляли идущую впереди машину. А Наташа и Маша ехали в следом идущей машине. «Ну вот! Мы-то уже «обстрелянные» воробьи!» — смеясь, рассказывали нам девушки. Но мы понимали, что этот обстрел мог кончиться очень печально.
Погрелись мы и пошли дальше. Настоящий привал сделали только километров через 15-18. В деревне был питательный пункт для раненых. Приткнулись мои ребята в этом питательном пункте и раскисли в тепле напрочь. До конечного пункта нашего пути оставалось всего километра полтора. Но идти уже не было сил. Раненые кричат, гонят здоровых — тесно! Остудили помещение…
Сил у ребят не было, но надо было идти. Отдельно, одним своим комсомольским пулеметным расчетом дошли все-таки до следующей деревни. До фронта оставалось немногим более километра. Кто не успел уйти засветло, задержались на ночь в этой деревне. Есть хотелось ужасно. А хозяин попался скверный — жадный, прижимистый (были и такие негодяи, что лишь наживались крепко на войне, на народной беде!). Променял я хозяину пару своего белья на котелок картошки. Нам ее сварили, и мы поели с наслаждением — горячую. На следующий день мы благополучно перебрались через опасную зону — через лес, простреливаемый немцами, — и достигли деревни, конечного пункта нашего марша. Там нас одели в белые маскировочные халаты. Там встретили снова Наташу и Машу.
Наташа, радостно сверкая глазами, сказала: «Ну вот – пришли. Это уже настоящий фронт, друзья!» Уже дорогой была слышна стрельба, грохот недалекого боя. Это было ночью 20 февраля 1942 г. В эту ночь наша часть вступила в свой первый бой с немцами.
Вышли мы на указанный боевой рубеж, заняли оборону. И расположились ночевать в засыпанном глубоким снегом лесу. Приказ был немедленно строить шалаши. А топоров у нас не было. Саперными лопатками нарубили елового лапника, жердочек и смастерили кое-какой шалашишко. Сначала был приказ: «Костров не зажигать!» Но потом разрешили. Разожгли мы в своем шалаше небольшой костерок, тщательно его замаскировали. Мороз был дикий! Без огня люди просто застыли бы насмерть на своих рубежах.
Расчистили мы в темноте площадку для пулемета. Стояли возле него поочередно по часу. Отстоишь, бежишь греться в шалаш. Присунешься к костру — спереди греет, а сзади морозит до костей. Уснешь у костра, ничего не чувствуешь от мертвецкой усталости. Прожгли за ночь и шинели и валенки (в таких же условиях провели эту ночь и Наташа с Машей, и тоже прожгли свои шинели).
Томила ужасная жажда после такого перехода. Растапливали в котелках снег и пили эту грязную тепловатую водицу с жадностью. Наутро подошла полковая кухня. Дали понемножку горячей каши. Утром раздали сухари (прибыли каптенармусы, старшины, вступили в свои обязанности). Только мы принялись за еду, прибегает, как бешеный, Женька Бирзак: «Первый батальон в опасности! Истекает кровью! А вы тут… сухари жрете!! Живо — на помощь!»
Мы помчались со своим пулеметом. Наш пулеметный расчет был придан 6-й роте. Так мы вступили в свой первый бой с немцами. Ползем с пулеметом по снегу, по целине, по открытому месту. Зеленые струи трассирующих пуль так и секут над нами. Уже и кровь на снегу, и раненые. Бой разгорелся самый жаркий. Команда: «Пулеметчики – вперед!» Впереди огромное село, двухэтажные дома, высокая колокольня. Это была Новая Русса. С нее мы и начали свои настоящие боевые действия. Нужно было любой ценой отбить это село у немцев, иначе весь 1-й батальон, уже втянувшийся в село, погибнет! Тут мы узнали, что друг и товарищ наш любимый — Женя Бирзак – убит. Это придало нам злости. Как бешеные мы помчались со своим пулеметом.
Весь 2-й батальон растянулся на одном километре и наступал на село. И вот, в самый разгар этого уже ночного боя, у нас вдруг отказал пулемет! Проклиная все на свете, уселись мы тут же на снегу и, не обращая никакого внимания на свист роящихся над нами немецких пуль, разобрали пулемет. Причину аварии не обнаружили. Доложили командиру батальона капитану Верстаку. И всю ночь провоевали, как рядовые стрелки, с винтовками и автоматами в руках. Мороз был клятый. Чтобы не замерзнуть, лежа в снегу, мы вырывали в нем лунки и ложились в них по трое: двое по бокам, а один в середину — греться! Как только рассвело, мы исправили пулемет.
С колокольни нас заметили немцы и начали крыть из миномета. Половина села уже была занята, а в другой упорно оборонялись немцы. По приказу командира мы, маскируясь в кустах, подобрались к колокольне на выстрел и начали бить по ней из пулемета. Удачным выстрелом наши артиллеристы снесли верх колокольни, и фашистские минометчики посыпались оттуда, как вороны из разворошенного гнезда. Мешал нам продвигаться вперед немецкий автоматчик, засевший в застрявшем в снегу автобусе. Ну, этого мы быстро и навсегда успокоили.
По приказу командира полка на поддержку подходил 3-й батальон, и я получил приказ добраться до капитана Верстака, руководившего боем в Новой Руссе, и предупредить его, чтобы не принял своих за немцев. Под обстрелом я побежал по открытой поляне и благополучно добрался до первого каменного здания в селе. Разыскал Верстака и передал ему сообщение командира полка. Подошел 3-й батальон, артиллерийский полк. Сражение за Новую Руссу продолжалось с не остывающим ожесточением, и к вечеру село было занято нашим полком.
Вечером собрались мы все и стали товарищей считать! Наша студенческая пулеметная рота понесла большие потери: десять убитых и тридцать пять раненых. Сорок человек выбыло из строя — половина роты… Был тяжело ранен горячо любимый нами командир нашей роты Хачатрян. Командование принял политрук роты, тоже раненый, товарищ Петрухин. Мирного населения в селе еще не было. Пошли искать еду. Нестерпимо хотелось есть. Кто-то узнал, что на площади лежит убитая корова. Отыскали мы ее, стали рубить… По нас очередь автомата! Бросились искать — нашли фрица. Выпугнули его из засады, погнались за ним. Кто-то из ребят его догнали. Корову мы все-таки благополучно разрубили и запаслись мясом. Но поесть опять не успели. Остервенелые за свою неудачу, немцы решили уничтожить нас в Новой Руссе бомбежкой с воздуха. В то время как в Новую Руссу втянулась почти целиком вся дивизия, немцы произвели массированный воздушный налет на село — по скоплению наших войск.
В Новой Руссе сходятся три большака — три магистральных шоссе. Уходить из Новой Руссы немцам смерть, как не хотелось. Но, что они ни делали, обратно ее мы уже не отдали! А обозленные наглостью фашистских мерзавцев, развернулись и с ходу заняли еще деревню Новое Гучево. В бою за эту деревню погиб наш любимый комиссар Петрухин!.. Это было в день Красной армии — 23 февраля 1942 г.
Весь этот день мы отбивались от немецких воздушных налетов. А налетало по 15-18 самолетов зараз. Все пулеметы установили на зенитные установки и отгоняли немецких стервятников. В этот же день похоронили мы своих первых погибших товарищей. Женю Бирзака похоронили в Новой Руссе в братской могиле.
Зубарев Леонид Федорович